Великолепные книги, по которым был снят советский фильм "Дорогой мой человек" (1958). Но, кино не идет ни в какое сравнение с книгами, конечно. Любителям советской классики (если вы эту трилогию еще не читали) очень рекомендую.
Первая книга трилогии называется "Дело, которому ты служишь" (1958)
Прообразом главного героя трилогии послужил главный врач городской больницы Сестрорецка, ныне городская больница № 40 Санкт-Петербурга, Николай Евгеньевич Слупский (1899—1964).
Первая книга трилогии называется "Дело, которому ты служишь" (1958)
Прообразом главного героя трилогии послужил главный врач городской больницы Сестрорецка, ныне городская больница № 40 Санкт-Петербурга, Николай Евгеньевич Слупский (1899—1964).
Начинается роман со школьных лет главного героя, Владимира Устименко. В старших классах школы Владимир находит свое призвание и решает стать врачом. Сначала все относятся к его решению довольно снисходительно, но чем дольше наблюдают за его увлечением медициной, тем больше понимают, что это не просто увлечение, а цель его жизни. Рассказывают также о его подруге детства Варе, ее мерзком брате Евгении и, не менее мерзкой, матери. Об отце-моряке, из простых рабочих, который всего себя посвятил службе. Об отце самого Владимира, военном летчике.
После школы Владимир поступает в медицинский и всего себя отдает учебе. Вскоре преподаватели понимают, что это очень одаренный человек с большим будущим. Он не просто тупо заучивает все необходимое, но постоянно всем интересуется, читает дополнительные материалы, все свое время проводит в институте и больнице. На практику отправляется в деревню, где приобретает бесценный опыт, а после окончания учебы отправляется в глушь несусветную. В книге написано, что уехал он за границу, названия же страны нигде не приводится, по описанию вроде Монголия, но где-то по тексту она называется просто "маленькой страной". Ему приходится бороться с невежеством и даже страхом местных жителей перед приезжим врачом, потому что местные привыкли только к лечению у местных шаманов. А в итоге спасает сотни человеческих жизней. Книга заканчивается на том, что началась Великая Отечественная Война и Владимир покидает больницу в глуши, уезжая в Москву, чтобы дальше отправиться на фронт.
После школы Владимир поступает в медицинский и всего себя отдает учебе. Вскоре преподаватели понимают, что это очень одаренный человек с большим будущим. Он не просто тупо заучивает все необходимое, но постоянно всем интересуется, читает дополнительные материалы, все свое время проводит в институте и больнице. На практику отправляется в деревню, где приобретает бесценный опыт, а после окончания учебы отправляется в глушь несусветную. В книге написано, что уехал он за границу, названия же страны нигде не приводится, по описанию вроде Монголия, но где-то по тексту она называется просто "маленькой страной". Ему приходится бороться с невежеством и даже страхом местных жителей перед приезжим врачом, потому что местные привыкли только к лечению у местных шаманов. А в итоге спасает сотни человеческих жизней. Книга заканчивается на том, что началась Великая Отечественная Война и Владимир покидает больницу в глуши, уезжая в Москву, чтобы дальше отправиться на фронт.
Хочу сказать, что конечно преклоняюсь перед талантом этого человека, его упорством, преданностью идее, честности. Он нашел себя, свою цель в жизни. И как человек он, в общем, неплохой, но зацикленный что-ли. С момента как его увлекла медицина, он настолько ушел с головой в свою мечту, в учебу, что перестал обращать внимание на все, что происходило вокруг него. Есть только он, его интересы, все обязаны выслушивать его, интересоваться только тем, что интересно ему, но как только его тетя, или подруга Варя начинали делиться своими новостями, мозг Вовы отключался, он переставал слышать собеседника и уже размышлял на интересующие его темы. С годами он стал только более эгоистичным и это немного раздражало.
Конечно, он молодой, он талантливый, за это можно многое простить, но в то же время к другим людям (если только они не больны) он относится довольно безразлично или, наоборот, осуждающе. Если кто-то не оправдывает его ожиданий, или интересы другого человека кажутся ему недостаточно "нужными", "достойными", он начинает этого человека просто презирать.
Конечно, он молодой, он талантливый, за это можно многое простить, но в то же время к другим людям (если только они не больны) он относится довольно безразлично или, наоборот, осуждающе. Если кто-то не оправдывает его ожиданий, или интересы другого человека кажутся ему недостаточно "нужными", "достойными", он начинает этого человека просто презирать.
С Варей у Владимира случилась любовь, но только Варя такая немного ветреная, пустоголовая, все мечтает стать артисткой и в голове Вовы это не укладывается. Он считает, что Варя должна заниматься чем-то, что приносило бы пользу всем вокруг, что было бы важным. И когда, после окончания учебы, Вова уехал куда-то в глушь, его очень злило, что Варя с ним не поехала. То есть, он не думает, что у нее другие интересы и цели в жизни, он считает, что она должна была тоже все бросить и, по сути, посвятить жизнь ему, Вове, быть всегда рядом, жить только его интересами, заниматься только тем, что нравится ему. Но, при этом сам он, в плане чувств, довольно сдержанный и черствый. ("— Ужасно ты боишься быть сентиментальным, Вова, — сказала она, — ужасно. Ну так боишься — хуже смерти. А это ведь грустно." или "Варвара молчала, кусая губы: она у него на третьем месте или даже на пятом — у этого человека. Сначала наука, потом институт, потом мысли, идеи, книги — все что угодно, а уж потом, в самое свободное время, — она. На досуге от нечего делать или если нет никого, кто бы слушал его рассуждения.")
Медицина у Владимира на первом месте, всегда (что не плохо, в общем), но по сути - есть только медицина и больше никого, и ничего. Такому человеку не нужна рядом женщина, он и сам неплохо проживет. Ну, или рядом должен быть человек с такими же интересами, такой же фанат своего дела.
Дальше понравившиеся цитаты из книги, многие я теперь воспринимаю особо близко к сердцу, после того как побывала в больнице:
1. — Сто раз подумайте, прежде чем придете к нам. Гиппократ настоятельно рекомендовал врачу сохранять хороший вид, который был бы приятен больному, а ведь это, если вдуматься, не так-то просто! Не так просто для собственного самолюбия следовать и другому Гиппократову совету о том, что если врач приходит в замешательство, то он без страха должен призвать других врачей, которые уяснили бы ему состояние больного и необходимые в данном случае средства…
2. — Один мудрый француз патологоанатом презирал научные степени, но считал, что презирать удобнее, находясь на высшей ступени этой проклятой лестницы, а не у подножия ее. Запомните, Устименко: человека, стоящего внизу, могут заподозрить в тупости и зависти…
3. ...никогда, дорогие товарищи, сыны Эскулапа, не давайте проверять ваши открытия людям, зависящим oт вас материально, людям, вам подчиненным и с вами иерархически связанным. Смешок — препоганая штука. Он надолго прилипает к самому наиталантливейшему человеку, ежели тот обмишурится.
4. ...потому что ведь, согласитесь, всякий шовинизм и национализм есть гадость.
5. — Нет ничего величественнее науки, товарищ Снимщиков. Сейчас Антон Романович буквально спас человека от смерти, от неминуемой смерти.
— От неминуемой спасти нельзя! — строго обрезал Володе кучер. — От минуемой можно.
6. - Презрение, Пров Яковлевич, есть ненависть в состоянии покоя.
7. — Думаю, что итог нашего спора может быть таковым: делай или советуй делать больному только такую операцию, на какую ты согласился бы при наличной обстановке для себя самого или для самого близкого тебе человека.
8. — Размышляйте. Помогает. Но не слишком. Человек живет на земле делами своими.
9. - Когда будете у Николая Евгеньевича учиться, примечайте, например, такого рода явленьица: во-первых, несомненно, что хорошего хирурга меньше можно узнать по тому, что он оперирует чем по тому, чего он не оперирует…
— И второе, что вам следует замечать, работая у Богословского, — сосредоточенно говорил Полунин, — это роль самой личности врача в общении этой личности с больным. Понимаете ли, какая штука! Есть больные, для которых врач только тогда врач, когда он профессор. Но вполне можно быть профессором и никак не врачом.
Между тем, — говорил Полунин, — что касается меня, то судите меня как хотите, но ничего еретического нет в том, что мне порой наш деревенский доктор, вооруженный термометром и стетоскопом, иногда по сердцу ближе и опытом своим, и остротою ума, и наблюдательностью, и ясностью мысли, а главное — человечностью. Да, да, рентген, лаборатории — все так, все верно, но человеку хочется доверять больше, чем технике. И дело наше с вами человеческое, это непременно надо понимать.
10. - Так, так. Ну, а чему же Мещерякова научить может?
— Как чему? — удивилась Варя. — У нее техника изумительная.
— Но ведь артистка-то она бездарная? Вы меня, пожалуйста, простите, я совершенно как профан говорю, но только искусству можно, по всей вероятности, лишь у талантливых людей учиться? Врач учащий непременно должен, кроме техники, обладать еще и некоторым даром.
11. - Это я вам все в том смысле излагаю, чтобы вы, находясь на пороге начала вашего профессионального поприща, на слезы растроганных родственников, на пожатия руки и на букетики полевых цветов, собранные ручонками благодарных малюток, не надеялись. А особенно ежели медицина бессильна. Тут уж будьте ко всему готовы. И вызовы в прокуратуру приемлите спокойно, не обижаясь. Сердце любящего родственника крайне бывает мстительно, и вы, случается, выполнивший более того, что в силах выполнить человек с его ограниченными знаниями, делаетесь даже преступником, пусть не осужденным, но все-таки «на подозрении». Конечно, нелегко оно все. Разумеется, бывает и иначе — личные благодарственные письма и даже в редакции газет — очень трогательно, симпатично, прямо-таки до слез. Но примечательно здесь, что благодарности мы получаем чаще всего тогда, когда нам повезло или где сработала природа, потому что благодарный пациент наш не врач и не понимает того, что известно нам. Вот Пров Яковлевич — мой добрый товарищ, а ваш учитель — частенько говаривает из Ганди такие слова, на мой взгляд, совершенно справедливые: «Я знаю только одного тирана, и это — тихий голос совести…»
12. — Совесть, честь, порядочность мы напрасно, между прочим, игнорируем, предполагая, что оно не из нашей лексики. Оно наше, только наше, потому что в мире чистогана врач, случается, делает операцию не потому, что эта операция нужна, а потому, что больной богат и его можно «раздоить» на фунты стерлингов, на франки или на доллары. У них патентованные средства за деньги проповедуются именитыми учеными. Ими же и рекламируются. А мы работаем в мире чести, совести и порядочности и с теми, кто этот «тихий голос совести» в себе заглушает, надобно бороться, как со всем нам враждебным...
13. - Каждый человек, братец мой, стоит на поверку ровно столько, сколько он действительно создал, минус его тщеславие.
14. - По всей вероятности, можно истинное и даже весьма глубокое счастье испытывать, лежа, допустим, на горячем песке у моря и слушая пение, что ли, волн, так ведь? Но разве не совершенно такое же счастье испытывает задравший хвост теленок, знаете, когда он прыжками мечется по зеленому лугу? И то, и другое есть счастье бытья, и в этом счастье пребывает множество так называемых людей, но тогда, позвольте, почему же они, люди, — цари природы? Любовь мужчины и женщины на протяжении многих веков поэтически сравнивается с любовью голубей: воркующие голубки, целующиеся голуби и иные пошлости, возведенные в высший ранг. Но я не желаю думать о себе, как о голубе. Не говоря о том, что это пожилому мужику смешно, это еще и непомерно глупо. И голубиное счастье людям полунинской складки невыносимо. Если ты человек, то мало тебе физического ощущения блаженства на берегу моря, мало тебе голубиного покоя (да еще заметьте, голуби все попрошайки и приживалки, чем почему-то умиляют человека) — мало тебе всего этого, тебе непременно нужно движение вперед, борьба, проникновение в не познанные до тебя области знания, ощущение твоей необходимости не для тебя самого и не для твоих детей (этого мало обществу), а непременное ощущение делания, созидания, участия в общем созидании.
— То есть счастье в борьбе?
— В борьбе? — задумался на мгновение Николай Евгеньевич. — Что ж, конечно, разумеется, в борьбе. Если мы с вами рассуждаем о человеке в подлинном смысле этого слова, о человеке не только потребителе, а о человеке-движителе, то, разумеется, борьба и есть счастье…
15. — Немец Бир выразился в свое время очень грубо, но правильно: «От частого оперирования глупеют». Надо сначала подумать, как мне вылечить этого человека, а не какое оперативное вмешательство тут предложить. Операция должна быть категорически необходима.
В другой раз Богословский сказал:
— Послушайте, что это вы с больным будто бы советуетесь? Поймите, больной человек слаб, растерян, устал от страданий, ему нужно, чтобы им руководили, а вы какую-то палату лордов устраиваете.
16. — В евангелии от Луки сказано: «Горе вам, если все говорят вам приятное».
17. - Очень важно быть необходимым, нужным, таким, без которого людям, хорошим людям, не обойтись. А все остальное — пустяки!
18. Наверное, я не совсем ерунда, если он меня позвал на какое-то трудное дело. А это очень важно для себя — знать от других, что ты не чепуховый человечишка!
19. — Какой-то он все-таки мужлан, — сказала Валентина Андреевна, — сидит букой, никакого шарма. А шарм в мужчине — это все. Я сейчас читаю Достоевского. Князь Мышкин ведь идиот, а какой шарм…
20. - В браке мне нравится осознанная свобода, а не общепринятая необходимость.
21. — Как это ни грустно, а все-таки любят главным образом «своих парней». Про которых говорят, что они «рубаха». Мне же кажется, что эти «рубахи» в основном довольно вредные насекомые. Сначала, выпив водки, поет «Не любить — погубить, значит, жизнь молодую», а потом ради возможности выпить и попевать начинает приспособляться, подличать и превращается в злокачественную опухоль на организме человечества…
22. Остановить во что бы то ни стало и объяснить то, чего столько людей не понимают: нельзя ссориться по пустякам, когда уже существует любовь; нельзя обижаться, сердиться! Из-за мелких обид люди теряют друг друга, потом пустяки превращаются в снежную лавину — и с ней уже не справиться человеку!
23. — Почему же это, — спросил Устименко, — а Иван Дмитриевич? Почему никто не пришел нa похороны? Ведь мы-то знаем, каким Антон Романович был врачом и сколько он настоящего дела сделал.
— Те, к кому приезжает карета скорой помощи, почти никогда не интересуются фамилией врача, разве только если решат жаловаться на него, что, разумеется, имеет место на нашей планете. А если все в порядке, если все в норме, то зачем, скажите, пожалуйста, знать имя человека, который чего-то там «впрыснул», или «накапал капель», или даже «разрезал». Вот Чингисхана все знают; врача, доктора Гильотена, научного основоположника гильотинирования, тоже знают, так же почти, впрочем, как и некоего доктора Антуана Луи, упражнявшегося над трупами в способах наилучшего обезглавливания приговоренных к смерти. Знают и величайшего мошенника всех времен и народов — Талейрана, знают Фуше, Гришку Распутина, интересуются Ротшильдами, царями и царишками, провокатором Азефом, ну, а Микешин… что же… был эдакий в очках, а нынче и нет eго.
Медицина у Владимира на первом месте, всегда (что не плохо, в общем), но по сути - есть только медицина и больше никого, и ничего. Такому человеку не нужна рядом женщина, он и сам неплохо проживет. Ну, или рядом должен быть человек с такими же интересами, такой же фанат своего дела.
Дальше понравившиеся цитаты из книги, многие я теперь воспринимаю особо близко к сердцу, после того как побывала в больнице:
1. — Сто раз подумайте, прежде чем придете к нам. Гиппократ настоятельно рекомендовал врачу сохранять хороший вид, который был бы приятен больному, а ведь это, если вдуматься, не так-то просто! Не так просто для собственного самолюбия следовать и другому Гиппократову совету о том, что если врач приходит в замешательство, то он без страха должен призвать других врачей, которые уяснили бы ему состояние больного и необходимые в данном случае средства…
2. — Один мудрый француз патологоанатом презирал научные степени, но считал, что презирать удобнее, находясь на высшей ступени этой проклятой лестницы, а не у подножия ее. Запомните, Устименко: человека, стоящего внизу, могут заподозрить в тупости и зависти…
3. ...никогда, дорогие товарищи, сыны Эскулапа, не давайте проверять ваши открытия людям, зависящим oт вас материально, людям, вам подчиненным и с вами иерархически связанным. Смешок — препоганая штука. Он надолго прилипает к самому наиталантливейшему человеку, ежели тот обмишурится.
4. ...потому что ведь, согласитесь, всякий шовинизм и национализм есть гадость.
5. — Нет ничего величественнее науки, товарищ Снимщиков. Сейчас Антон Романович буквально спас человека от смерти, от неминуемой смерти.
— От неминуемой спасти нельзя! — строго обрезал Володе кучер. — От минуемой можно.
6. - Презрение, Пров Яковлевич, есть ненависть в состоянии покоя.
7. — Думаю, что итог нашего спора может быть таковым: делай или советуй делать больному только такую операцию, на какую ты согласился бы при наличной обстановке для себя самого или для самого близкого тебе человека.
8. — Размышляйте. Помогает. Но не слишком. Человек живет на земле делами своими.
9. - Когда будете у Николая Евгеньевича учиться, примечайте, например, такого рода явленьица: во-первых, несомненно, что хорошего хирурга меньше можно узнать по тому, что он оперирует чем по тому, чего он не оперирует…
— И второе, что вам следует замечать, работая у Богословского, — сосредоточенно говорил Полунин, — это роль самой личности врача в общении этой личности с больным. Понимаете ли, какая штука! Есть больные, для которых врач только тогда врач, когда он профессор. Но вполне можно быть профессором и никак не врачом.
Между тем, — говорил Полунин, — что касается меня, то судите меня как хотите, но ничего еретического нет в том, что мне порой наш деревенский доктор, вооруженный термометром и стетоскопом, иногда по сердцу ближе и опытом своим, и остротою ума, и наблюдательностью, и ясностью мысли, а главное — человечностью. Да, да, рентген, лаборатории — все так, все верно, но человеку хочется доверять больше, чем технике. И дело наше с вами человеческое, это непременно надо понимать.
10. - Так, так. Ну, а чему же Мещерякова научить может?
— Как чему? — удивилась Варя. — У нее техника изумительная.
— Но ведь артистка-то она бездарная? Вы меня, пожалуйста, простите, я совершенно как профан говорю, но только искусству можно, по всей вероятности, лишь у талантливых людей учиться? Врач учащий непременно должен, кроме техники, обладать еще и некоторым даром.
11. - Это я вам все в том смысле излагаю, чтобы вы, находясь на пороге начала вашего профессионального поприща, на слезы растроганных родственников, на пожатия руки и на букетики полевых цветов, собранные ручонками благодарных малюток, не надеялись. А особенно ежели медицина бессильна. Тут уж будьте ко всему готовы. И вызовы в прокуратуру приемлите спокойно, не обижаясь. Сердце любящего родственника крайне бывает мстительно, и вы, случается, выполнивший более того, что в силах выполнить человек с его ограниченными знаниями, делаетесь даже преступником, пусть не осужденным, но все-таки «на подозрении». Конечно, нелегко оно все. Разумеется, бывает и иначе — личные благодарственные письма и даже в редакции газет — очень трогательно, симпатично, прямо-таки до слез. Но примечательно здесь, что благодарности мы получаем чаще всего тогда, когда нам повезло или где сработала природа, потому что благодарный пациент наш не врач и не понимает того, что известно нам. Вот Пров Яковлевич — мой добрый товарищ, а ваш учитель — частенько говаривает из Ганди такие слова, на мой взгляд, совершенно справедливые: «Я знаю только одного тирана, и это — тихий голос совести…»
12. — Совесть, честь, порядочность мы напрасно, между прочим, игнорируем, предполагая, что оно не из нашей лексики. Оно наше, только наше, потому что в мире чистогана врач, случается, делает операцию не потому, что эта операция нужна, а потому, что больной богат и его можно «раздоить» на фунты стерлингов, на франки или на доллары. У них патентованные средства за деньги проповедуются именитыми учеными. Ими же и рекламируются. А мы работаем в мире чести, совести и порядочности и с теми, кто этот «тихий голос совести» в себе заглушает, надобно бороться, как со всем нам враждебным...
13. - Каждый человек, братец мой, стоит на поверку ровно столько, сколько он действительно создал, минус его тщеславие.
14. - По всей вероятности, можно истинное и даже весьма глубокое счастье испытывать, лежа, допустим, на горячем песке у моря и слушая пение, что ли, волн, так ведь? Но разве не совершенно такое же счастье испытывает задравший хвост теленок, знаете, когда он прыжками мечется по зеленому лугу? И то, и другое есть счастье бытья, и в этом счастье пребывает множество так называемых людей, но тогда, позвольте, почему же они, люди, — цари природы? Любовь мужчины и женщины на протяжении многих веков поэтически сравнивается с любовью голубей: воркующие голубки, целующиеся голуби и иные пошлости, возведенные в высший ранг. Но я не желаю думать о себе, как о голубе. Не говоря о том, что это пожилому мужику смешно, это еще и непомерно глупо. И голубиное счастье людям полунинской складки невыносимо. Если ты человек, то мало тебе физического ощущения блаженства на берегу моря, мало тебе голубиного покоя (да еще заметьте, голуби все попрошайки и приживалки, чем почему-то умиляют человека) — мало тебе всего этого, тебе непременно нужно движение вперед, борьба, проникновение в не познанные до тебя области знания, ощущение твоей необходимости не для тебя самого и не для твоих детей (этого мало обществу), а непременное ощущение делания, созидания, участия в общем созидании.
— То есть счастье в борьбе?
— В борьбе? — задумался на мгновение Николай Евгеньевич. — Что ж, конечно, разумеется, в борьбе. Если мы с вами рассуждаем о человеке в подлинном смысле этого слова, о человеке не только потребителе, а о человеке-движителе, то, разумеется, борьба и есть счастье…
15. — Немец Бир выразился в свое время очень грубо, но правильно: «От частого оперирования глупеют». Надо сначала подумать, как мне вылечить этого человека, а не какое оперативное вмешательство тут предложить. Операция должна быть категорически необходима.
В другой раз Богословский сказал:
— Послушайте, что это вы с больным будто бы советуетесь? Поймите, больной человек слаб, растерян, устал от страданий, ему нужно, чтобы им руководили, а вы какую-то палату лордов устраиваете.
16. — В евангелии от Луки сказано: «Горе вам, если все говорят вам приятное».
17. - Очень важно быть необходимым, нужным, таким, без которого людям, хорошим людям, не обойтись. А все остальное — пустяки!
18. Наверное, я не совсем ерунда, если он меня позвал на какое-то трудное дело. А это очень важно для себя — знать от других, что ты не чепуховый человечишка!
19. — Какой-то он все-таки мужлан, — сказала Валентина Андреевна, — сидит букой, никакого шарма. А шарм в мужчине — это все. Я сейчас читаю Достоевского. Князь Мышкин ведь идиот, а какой шарм…
20. - В браке мне нравится осознанная свобода, а не общепринятая необходимость.
21. — Как это ни грустно, а все-таки любят главным образом «своих парней». Про которых говорят, что они «рубаха». Мне же кажется, что эти «рубахи» в основном довольно вредные насекомые. Сначала, выпив водки, поет «Не любить — погубить, значит, жизнь молодую», а потом ради возможности выпить и попевать начинает приспособляться, подличать и превращается в злокачественную опухоль на организме человечества…
22. Остановить во что бы то ни стало и объяснить то, чего столько людей не понимают: нельзя ссориться по пустякам, когда уже существует любовь; нельзя обижаться, сердиться! Из-за мелких обид люди теряют друг друга, потом пустяки превращаются в снежную лавину — и с ней уже не справиться человеку!
23. — Почему же это, — спросил Устименко, — а Иван Дмитриевич? Почему никто не пришел нa похороны? Ведь мы-то знаем, каким Антон Романович был врачом и сколько он настоящего дела сделал.
— Те, к кому приезжает карета скорой помощи, почти никогда не интересуются фамилией врача, разве только если решат жаловаться на него, что, разумеется, имеет место на нашей планете. А если все в порядке, если все в норме, то зачем, скажите, пожалуйста, знать имя человека, который чего-то там «впрыснул», или «накапал капель», или даже «разрезал». Вот Чингисхана все знают; врача, доктора Гильотена, научного основоположника гильотинирования, тоже знают, так же почти, впрочем, как и некоего доктора Антуана Луи, упражнявшегося над трупами в способах наилучшего обезглавливания приговоренных к смерти. Знают и величайшего мошенника всех времен и народов — Талейрана, знают Фуше, Гришку Распутина, интересуются Ротшильдами, царями и царишками, провокатором Азефом, ну, а Микешин… что же… был эдакий в очках, а нынче и нет eго.
24. Немного смешного))) лама Уй - самый дорогой лекарь))) Я бы такое имя дала многим нашим врачам)
"Он уже давно не мог двигаться и совершенно разорился, лечась у ламы Уя — самого дорогого здешнего лекаря. И шаманы его тоже лечили, но так, чтобы не знал обидчивый лама. По словам Саин-Белека, его лечили очень хорошо, особенно Уя. Саин-Белек ежедневно пил освященную медвежью желчь и делал примочки из отвара муравьев. Если бы не искусство мудрейшего Уя, он бы, конечно, давно "лишился возраста"
25. Одно только мучило деда, что никто не видит, как его ошаманивает русский доктор. Никакой лама так не умеет, никакой шаман! Если бы еще русский хоть немножко поскакал и побил в бубен, тогда, может быть, другие больные проснулись бы и пришли.
— А в бубен бить? — спросил дед у Данзы.
— Молчи, дед, молчи, — строго ответил Данзы.
— Немножко бы хоть ударили, — плаксиво попросил дед. — Чуть-чуть. Я белку подстрелю, принесу.
26. Женится он собрался, во как)))
А когда он говорил, что не может вылечить того или иного из глухих, они не верили, предлагали отблагодарить оленем, овцой, лошадью, один древний старик-вдовец пообещал даже «совсем хорошего верблюда», — старик этот собрался жениться, а жениться глухому было как-то немного совестно.
"Он уже давно не мог двигаться и совершенно разорился, лечась у ламы Уя — самого дорогого здешнего лекаря. И шаманы его тоже лечили, но так, чтобы не знал обидчивый лама. По словам Саин-Белека, его лечили очень хорошо, особенно Уя. Саин-Белек ежедневно пил освященную медвежью желчь и делал примочки из отвара муравьев. Если бы не искусство мудрейшего Уя, он бы, конечно, давно "лишился возраста"
25. Одно только мучило деда, что никто не видит, как его ошаманивает русский доктор. Никакой лама так не умеет, никакой шаман! Если бы еще русский хоть немножко поскакал и побил в бубен, тогда, может быть, другие больные проснулись бы и пришли.
— А в бубен бить? — спросил дед у Данзы.
— Молчи, дед, молчи, — строго ответил Данзы.
— Немножко бы хоть ударили, — плаксиво попросил дед. — Чуть-чуть. Я белку подстрелю, принесу.
26. Женится он собрался, во как)))
А когда он говорил, что не может вылечить того или иного из глухих, они не верили, предлагали отблагодарить оленем, овцой, лошадью, один древний старик-вдовец пообещал даже «совсем хорошего верблюда», — старик этот собрался жениться, а жениться глухому было как-то немного совестно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий