Хелен Ханфф "Герцогиня Блумсбери стрит" (1973) на русском языке, ЧАСТЬ I

Прочитав книгу "Чаринг-Кросс Роуд, 84", я обнаружила что есть продолжение. Первая книга мне очень понравилась, поэтому я решила перевести и вторую. 

К моей радости, вторая книга оказалась ещё интереснее, чем первая. Она рассказывает о поездке писательницы в Англию, о том как она встретилась с Норой, женой Фрэнка, и его дочерью Шилой. Обо всех чудесных людях, с которыми она познакомилась уже на месте, и которые были очень добры к ней. О всех местах, которые она успела посетить не только в Лондоне, но и окрестных графствах. Книга наполнена юмором, местами я буквально смеялась в голос, разными историями из жизни как исторических личностей, так и её старых и новых знакомых. Мне нравится писательница тем, что она обо всём рассказывает очень реалистично, называя вещи своими именами, не забыв упомянуть и тех, кто был не очень добр к ней. Мне нравится её сарказм, отношение к жизни и, конечно, когда книга подходила к концу, чувствовалось насколько писательнице не хотелось уезжать и как морально тяжело ей это далось. Был момент, когда у меня даже защипало в глазах. 

Книга чудесная, это одна из тех книг, которые хочется перечитывать, когда в жизни всё плохо, ничто не может поднять настроения и ты ищешь какой-то островок уюта, который унёс бы тебя хоть на время подальше от реальности. У меня есть свой список таких книг, который теперь пополнился двумя новыми, прекрасными экземплярами. 

Очень жаль, что первую книгу экранизировали, а вторую - нет. В конце концов тут много того, что можно было бы показать, включая красивые достопримечательности. Мой любимый персонаж в книге - это П.Б., помимо самой писательницы, конечно:) 

Есть ещё третья книга Хелен Ханфф, в ней рассказывается о Нью-Йорке. И если она такая же прекрасная, как книга о Лондоне, надеюсь когда-нибудь тоже её перевести (если найду в свободном доступе на английском). На самом деле, просто не хочется расставаться с этой женщиной и её забавными историями. 

Приятного чтения.

ВВЕРХ, ВВЕРХ И В СТОРОНУ

Теоретически это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Был четверг, 17 июня 1971 года; самолёт BOAC вылетел из аэропорта Кеннеди ровно в 10 утра; небо было голубым и солнечным, и после целой жизни ожидания я наконец отправилась в Лондон.

Но я также только вышла из больницы после неожиданной операции, я боялась ехать заграницу одна (я боюсь ездить в Квинс или Бруклин одна; я теряюсь) и понятия не имела что буду делать, если что-то пойдёт не так и меня никто не встретит. Особенно я не знала как справлюсь с одолженным гигантским чемоданом, который не могла сдвинуть с места, не говоря уже о том, чтобы нести его.

Год за годом я планировала паломничество в Лондон, но в последнюю минуту отменяла его из-за какой-нибудь проблемы, обычно финансовой. На этот раз всё было по-другому. С самого начала казалось, что небеса благоприятствуют этой поездке.

Я написала книгу под названием «Чаринг-Кросс-роуд, 84» и через несколько месяцев после её выхода в Нью-Йорке, лондонский издатель по имени Андре Дойч купил право издать её в Англии. Он написал мне, что лондонское издание выйдет в свет в июне и хотел чтобы я помогла с рекламой книги. Поскольку он задолжал мне небольшой «аванс», я написала ему и попросила оставить деньги для меня в его офисе. Я решила, что их достаточно для того, чтобы пробыть в Лондоне три недели, если я буду экономной.

В марте «Ридерз Дайджест» купил статью, которую я написала о письмах от моих поклонников, а чек «Дайджест» окупил билет BOAC, дорогую одежду и, как оказалось, дорогого хирурга.

Из-за операции отовсюду начала поступать всевозможная помощь. Демократический клуб, в котором я состою, не прислал в больницу цветы, они прислали подарочный сертификат "Харродс". Друг, только что вернувшийся из Лондона, сунул мне под дверь пачку британских фунтов, с подписью «Для билетов в театр». А один из моих братьев зашел и дал мне сто долларов, «чтобы съездить в Париж». Я не собиралась ехать в Париж (я никогда не хотела увидеть какой-либо другой город, кроме Лондона), но сотня означала дополнительную неделю в Лондоне, плюс несколько излишеств, таких как такси и парикмахерская. Итак, в финансовом плане у меня всё было готово.

Накануне отъезда двое друзей устроили мне прощальную вечеринку. Я провела день, собирая вещи, к яростному негодованию всех моих жизненно важных органов, покинула вечеринку рано, легла в постель и уснула к полуночи. В 3 часа ночи я проснулась, внутри меня пробирала дрожь, а голос в голове твердил:

"Что ты делаешь, едешь одна за три тысячи миль от дома, а ведь ты даже не ЗДОРОВА!".

Я встала с постели, у меня случилась истерика, затем я выпила мартини и выкурила две сигареты, вернулась в постель и коротала остаток ночи, сочиняя телеграммы о том, что не приду.

Пол, швейцар, отвез меня в аэропорт. Я встала в очередь на паспортный контроль, держа одной рукой пальто, шарф, журналы и дополнительный свитер, а другой - брюки от моего нового темно-синего костюма, которые после операции отказывались держаться на мне самостоятельно.

Стоять в очереди оказалось не более удобно, чем висеть на больших пальцах рук, и когда мне наконец позволили взойти на борт самолета, я скользнула на своё место у окна, блаженствуя от того, что в течении следующих пяти часов мне не придется пошевелить ни единым мускулом. Кто-то принес мне сандвичи и кофе, которые мне не нужно было делать; кто-то принес мартини; а кто-то третий собирался потом всё это убрать. Я начала расслабляться.

Когда я полностью расслабилась, голос в моей голове спросил что я планирую делать, если что-то пойдет не так и меня никто не встретит. Чтобы предотвратить панику я достала из сумки письма и перечитала их. Эти письма были моим спасательным кругом.

Первое было от Кармен, девушки из рекламного отдела Андре Дойча.

"Дорогая Хелен,

Я подтвердила Вашу бронь на 17 июня в отеле «Кенилворт». Он находится недалеко от «Дойча», так что Вам не будет одиноко. Дата выхода Вашей книги — 10 июня. Жаль, что Вы её пропустите, но я рада, что Вы идёте на поправку.

Мы все с нетерпением ждем встречи с Вами 18-го числа".

Из-за путаницы у меня было два гостиничных номера: один в «Кенилворте», другой в «Камберленде». По совету много путешествовавших друзей я забронировала два номера на случай, если какой-нибудь из них окажется сдан, когда я приеду. Но сначала я собиралась в "Кенилворт", там было дешевле.

Второе письмо было поспешным, написанным в последнюю минуту Норой Доэл. "Чаринг-Кросс-Роуд, 84" — это история моей двадцатилетней переписки с лондонским книжным магазином «Маркс и Ко.», и особенно с его главным закупщиком Фрэнком Доэлом, внезапная смерть которого привела к появлению этой книги. Нора — его вдова; Шила - его дочь.

"Хелен -

Мы с Шилой будем в аэропорту Хитроу в четверг вечером, в десять. Мы обе очень взволнованы.

Удачной поездки.

Нора".

Третье письмо было от англичанина, который был поклонником моей книги и написал мне письмо после того, как прочитал «Чаринг-Кросс-роуд, 84», он спросил когда я наконец приеду в Лондон. Я написала ему и сказала когда приеду, а он ответил:

"Я - издатель на пенсии, сейчас работаю в лондонском аэропорту. Пожалуйста, если я могу быть Вам полезен, ОБРАЩАЙТЕСЬ! Я могу встретить Вас у самолета и провести через таможню и иммиграционный контроль. Любой из Ваших встречающих друзей сможет встретиться с Вами только ПОСЛЕ того как Вы пройдете таможню. Я бы встретил Вас у самолета еще до того как Ваши изящные ножки коснутся британской земли".

Я не имела ни малейшего представления как он собирался это сделать, но очень рассчитывала на то, что он поможет моим изящным ножкам сойти с самолёта. Что я знала о таможне и иммиграционном контроле? 

Было письмо от поклонницы, жены американского профессора, работавшего в Оксфорде в течении года, с приглашением меня навестить их в Оксфорде. Было письмо от поклонника американца, живущего в Лондоне, который хотел сводить меня на пешую экскурсию. И еще было письмо от Джин Эли, актрисы на пенсии, из Нью-Йорка, с которой я познакомилась благодаря книге:

"Дорогая Хелен:

Я написала о Вас другу в Лондоне. Он "старый итонец", который знает город лучше, чем кто-либо, кого я когда-либо встречала. Я никогда раньше не навязывалась ему таким образом, но написала, что Вы - одна из тех приезжих, которую он должен взять на экскурсию по Лондону. Его зовут Пэт Бакли. Он свяжется с Вами в "Кенилворте".

Я не буду желать Вам чудесно провести время, поскольку Вы не можете его провести там никак иначе.

Джин

П.С. Ведите дневник, с Вами столько всего будет происходить, без дневника всего и не упомнишь".

Я перечитала все письма несколько раз. Я несколько раз проверила свой паспорт и свидетельство о прививках; изучила карточку с изображением английских монет, которую мне кто-то дал, и прочитала буклет BOAC, который у меня не было времени прочитать раньше, о том, что взять с собой в поездку. В нём было перечислено двадцать три вещи, четырнадцати из которых у меня не было:

3 платья, которые можно стирать

2 жилетки

2 пары перчаток

маленькая шляпка (шляпки)

комплект-двойка (*джемпер и кофта)

шерстяной палантин

вечернее платье

вечерняя сумочка

вечерние туфли

пояс

Я привезла с собой три брючных костюма, две юбки, несколько свитеров и блузок, белый пиджак и одно платье. Платье было шелковым, шикарным и дорогим, к нему подходило пальто, и предназначалось оно для важных вечеров.

Я достала карту Лондона для приезжих и внимательно изучила её. Я умею читать карты только таким образом: «верх», «низ», «лево» и «право», но я отметила ключевые места — собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, лондонский Тауэр — и отметила по всей карте пешие экскурсии. Посещение ключевых мест придется отложить до конца моей поездки, когда, как я надеялась, я смогу спокойно постоять там подольше, а пока я могла бы гулять по городу из одного его конца в другой. (Я обнаружила, что со мной все в порядке, пока я продолжаю двигаться.)

Я была совершенно спокойна и счастлива, пока голос по внутренней связи не объявил, что сейчас 21:50. По британскому времени мы должны были приземлиться в аэропорту Хитроу через пять минут, а в Лондоне шёл дождь.

«Не паникуй», — сказала я себе. "Просто реши сейчас, что ты будешь делать, если Норы и Шилы там не окажется, а этот псих из аэропорта забыл, что ты прилетаешь именно в этот день".

Я решила найти в телефонной книге Нору и Шилу Доэл и позвонить им. Если бы они не ответили, я бы поискала Кармен из "Дойч". Если бы она не ответила, я подошла бы к сотруднику аэропорта и сказала:

"Извините меня, сэр. Я только что прибыла из Нью-Йорка, у меня есть чемодан, который я не могу сдвинуть с места, я не знаю где находится отель «Кенилворт» и я не здорова".

Самолет начал снижение и пассажиры задвигались, собирая ручную кладь. У меня не было ручной клади. Я сидела, застыв, и говорила себе, что если меня никто не встретит, я буду сидеть в аэропорту до следующего рейса, вылетающего в Нью-Йорк, и полечу домой. В этот момент голос снова заговорил по внутренней связи: «Мисс Ханфф, пожалуйста, дайте сотрудникам знать где Вы есть».

Я вскочила на ноги и подняла вверх свободную руку (второй я постоянно держала штаны), но обнаружила, что в поле зрения не было ни одного сотрудника. Остальные пассажиры, выстроившиеся в очередь чтобы выйти из самолета, с любопытством уставились на меня, а я, покраснев, но испытывая огромное облегчение, взяла все свои вещи свободной рукой и встала в конец очереди. Теперь, когда я знала что меня встретят, у меня кружилась голова и я испытывала пьянящее волнение, я никогда на самом деле не думала, что доберусь до Лондона - и вот я сделала это.

Я добралась до стюардессы, которая прощалась с высаживающимися пассажирами, и сказала ей, что я мисс Ханфф. Она указала вниз трапа и сказала:

"Джентльмен ожидает Вас".

Там стоял большой, высокий полковник Блимп (*переводится как "дирижабль":) с сияющей улыбкой на лице и вытянутыми руками, ожидающий, когда мои изящные ножки ступят на британскую землю. Спускаясь по трапу навстречу ему, я подумала:

"Джин была права. Нужно вести дневник".

ЧЕТВЕРГ, 17 ИЮНЯ

ПОЛНОЧЬ

В изголовье кровати есть радио, "Би-Би-Си" только что пожелало мне спокойной ночи. Вся радиосистема здесь ложится спать в полночь.

Прибытие триумфальное.

"Хелен, моя дорогая!" — прогудел полковник, наклонившись, чтобы поцеловать меня в щеку, никто бы не поверил, что он никогда раньше меня не видел. Это был сияющий гигант с кудрявыми седыми бровями, кудрявыми белыми бакенбардами и огромным животом, идущим впереди него; и он пошел проследить за тем, чтобы с моим чемоданом всё было в порядке, прямо сахиб из «Старого Инджи» Киплинга. Он вернулся в сопровождении носильщика, с моим чемоданом на тележке, обнял меня и провел мимо стоек иммиграционного и таможенного контроля, приветливо крича мужчинам, стоявшим за ними: «Моя подруга!» и это было всё, что я увидела из иммиграционного и таможенного контроля.

"Итак", — сказал он. "Вас встречают?".

Я ответила, что Нора и Шила Доэл где-то здесь. 

«Как они выглядят?» — спросил он, оглядывая толпу, собравшуюся за веревкой, оцепляющей зону прибытия. 

«Понятия не имею», — сказала я.

"У них есть Ваш снимок?" спросил он.

"Нет" сказала я.

"Они знают во что Вы одеты?" спросил он. 

"Нет" сказала я.

"Но моя дорогая девочка!" прогудел он. "Как Вы собираетесь найти их?! Ждите здесь".

Он оставил меня возле справочной стойки и зашагал прочь. Мгновение спустя голос из системы громкой связи попросил миссис Доэл подойти к справочной стойке - и симпатичная черноволосая женщина нырнула под ограждение прямо передо мной, сунула мне в руки букет роз и поцеловала.

"Шила так и сказала, что это Вы!" — сказала Нора с насыщенным ирландским акцентом. «Мы видели каждую женщину, выходящую из самолета. Я говорила: «Эта слишком светловолосая», а «Эта слишком обычная». Шила же просто продолжала повторять: «Это та маленькая в синем брючном костюме, она выглядит такой взволнованной».

Подошел полковник, я представила его и мы пошли к машине Норы. Она и Шила сели впереди, я - сзади, а полковник объявил, что поедет следом на своей машине, если только Шила не предпочитает, чтобы он ехал впереди и вёл их. Знает ли она дорогу к "Камберленду"?

«Кенилворту», — поправила я. Я рассказала о двух гостиничных номерах и полковник в ужасе уставился на меня.

«Ну, в таком случае", — проревел он, "у какого-то совершенно незнакомого человека в "Камберленде" есть комната, полная прекрасных роз!».

Он уехал в "Камберленд", чтобы забрать розы, а я поехала в сторону "Кенилворта" с розами Норы в руках, думая: «Это были розы, розы на всём пути*» и пытаясь вспомнить кто это написал. (*Стихотворение "Патриот" Роберта Браунинга).

Было темно и дождливо, когда мы ехали по шоссе, которое могло быть любым шоссе, ведущим в любой город, а не дорогой, ведущей в единственный город, который я ждала увидеть всю жизнь. Нора отчитывала меня за то, что я не остановилась у неё и Шилы в Северном Лондоне (Фрэнк всегда хотел, чтобы Вы остановилась у нас!»), а когда мы въехали в Лондон, они обе стали показывать на достопримечательности: 

«Это Пикадилли!».

«Это Вест-Энд».

"Это Риджент-стрит". И, наконец, Шила сказала: «Вы находитесь на Чаринг-Кросс-роуд, Хелен!».

Я всмотрелась в темноту, собираясь сказать что-нибудь подходящее, но всё что увидела - это узкие мокрые улочки и несколько освещенных витрин магазинов одежды, это мог быть и центр Кливленда.

"Я здесь", — сказала я. «Я в Лондоне. Я сделала это". Но это было не по-настоящему.

Мы поехали в Блумсбери и нашли «Кенилворт» на углу темной улицы. Это старый дом из коричневого камня с потрёпанным временем, но всё ещё респектабельным, вестибюлем, он мне подойдет.

Я зарегистрировалась и молодой портье вручил мне кое-какую почту, а затем мы с Норой и Шилой поднялись осмотреть номер 352. Он выглядел приятно и жизнерадостно с задернутыми от дождя шторами. Нора оценивающе оглядела его с порога и объявила:

"Это прелестно, Хелен".

"Меня зовут Хели́н", — сказала я.

Она выглядела удивленной, но не впечатлённой.

"Я уже двадцать лет зову Вас «Хелен»", — сказала она, заглядывая в ванную. Там была душевая кабинка, но не было ванны. "Посмотри на это, Шила, у неё есть собственный ло!".

Ло — это туалет, Шила думает, что слово произошло от Ватерлоо. (*на английском пишется Waterloo, water - вода, loo- туалет на слэнге).

Мы спустились вниз и обнаружили полковника, кипящего от злости в сонном вестибюле: он нашел свои розы полу увядшими на полу складской комнаты "Камберленда" и поругался с управляющим.

Мы вошли в столовую, пустую, но всё ещё открытую, и полковник нашел молодого официанта-испанца, который сказал, что его зовут Алваро и он может принести нам сандвичи, и чай или кофе.

"Ты слишком много куришь, Хелен", — объявила Нора, после того как мы сделали заказ.

"Я знаю", — сказала я.

"Ты слишком худая", — продолжила она. «Не знаю что за тип этот хирург, который позволил тебе покинуть больницу так скоро после операции». Гистерэктомия — очень серьезная операция».

"Ну же, мам" - мягко сказала Шила со своим университетским акцентом. Они с Норой переглянулись и Нора хихикнула. Они замечательные, говорят известным им шифром и заканчивают предложения друг за друга, ни за что не догадаешься, что они мачеха и дочь. Шила – привлекательная девушка лет двадцати, немногословная и невозмутимая. («Точно такая же как Фрэнк», — сказала мне Нора.)

Нору очень поразил тот факт, что она и полковник овдовели два года назад. У него есть один ребенок, дочь, у которой в субботу свадьба за городом.

А почему бы вам, трём девчонкам, не надеть свои самые красивые платья и не прийти на свадьбу? пригласил он порывисто. «Это будет великолепная свадьба».

Я отказалась и Нора, очевидно посчитав что ей не стоит туда идти, раз я не пойду, тоже с тоской отказалась. («Я его не знаю, Хелен», — сказала она, когда мы остались одни, и я ответила: «А кто его вообще знает?!»).

Они уехали в одиннадцать. Нора сказала, что даст мне завтра отдохнуть и позвонит по поводу интервью в субботу. («Мы вместе даем интервью "Би-Би-Си"! Вы сделали нас всех знаменитыми!»).

Полковник сказал, что пробудет в деревне неделю, а когда вернется, позвонит мне и организует "небольшую поездку в нашу чудесную деревню».

Я пошла распаковала кое-какие вещи и забралась, с почтой, в постель.

Открытка от Эдди и Изабель, старых друзей из Америки. Они приедут в город в понедельник и заберут меня, чтобы осмотреть достопримечательности.

Записка от Кармен из "Дойч":

"Добро пожаловать!

Я знаю, что Вы будете очень уставшей, но боюсь у нас тут журналист из "Ивнинг Стандарт", который хочет встретиться с Вами у нас, завтра в 10 утра. Кто-нибудь заедет за Вами до 10.

В субботу в 14:30 "Би-Би-Си" хочет взять интервью у Вас и миссис Доэл в программе «Мир в эти выходные».

В понедельник в 15:30 интервью в программе «Женский час», также в здании радиовещания "Би-Би-Си".

Во вторник посещение книжных магазинов, в том числе "Маркс и Ко.". (магазин закрыт, но все еще стоит и мы хотим сфотографировать Вас там), а в 14:30 вечеринка с раздачей автографов по соседству, в доме 86 по Чаринг-Кросс-роуд, в книжном магазине Пула.

Во вторник вечером Андре Дойч устроит для Вас ужин, где Вы встретитесь с сотрудниками "Дойч" и выдающимся журналистом".

Мне трудно было запомнить все эти даты, поэтому я встала с постели и сделала ежедневный календарь из карманной записной книжки. Меня также беспокоило как я сообщу Кармен новость о том, что у меня нет моих готовых фотографий. Я невротик, мне не нравится мое лицо.

Я лежу, слушаю дождь, и всё кажется нереальным. Я в приятном гостиничном номере, который на самом деле может находится где угодно. После всех лет ожидания не было никакого ощущения того, что я в Лондоне. Просто чувство разочарования, и внутри у меня сложилось мнение, что вся поездка была ненужной. 

ПЯТНИЦА, 18 ИЮНЯ

Будильник прозвенел в восемь, я встала с кровати и подошла к окну посмотреть идет ли ещё дождь. Я отдернула шторы - и до тех пор пока я жива я никогда не забуду этот момент. На другой стороне улицы на меня смотрел аккуратный ряд узких кирпичных домов с белыми ступеньками. Это совершенно стандартные дома восемнадцатого или девятнадцатого века, но, глядя на них я поняла, что нахожусь в Лондоне. У меня закружилась голова. Мне очень захотелось выйти на эту улицу. Я схватила свою одежду, помчалась в ванную и вступила в безнадежную борьбу с самым проклятым душем, который вы когда-либо видели.

Душевая кабина представляет собой четырехфутовую кабинку и имеет только один нерегулируемый кран, расположенный в углу задней стенки. Вы поворачиваете ручку крана, а оттуда течет холодная вода. Вы продолжаете поворачивать её и к тому времени когда вода становится достаточно горячей для принятия душа, ручка крана поворачивается, включая воду на полную мощность. Затем вы залезаете внутрь, прижимаетесь к дальнему углу кабинки и начинаете тонуть. Однажды я уронила мыло, из-за чего пятнадцатидолларовый парикмахерский труд смыло в канализацию, шапочку для душа снесло с моей головы потоком воды. Выключив кран и с радостью выйдя из кабинки — я ступила на глубину четырех футов воды. Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы вытереть пол с помощью коврика и двух банных полотенец: «вытирала, отжимала, выжимала, выжимала». Я рада, что закрыла дверь в ванную, иначе чемодан смыло бы водой.

После завтрака я вышла под дождь, чтобы посмотреть на те дома. Отель находится на углу улиц Грейт-Рассел и Блумсбери. Фасадной частью он выходит на Грейт-Рассел, торговую улицу; а дома, которые я видела из окна, находятся на Блумсбери.

Я медленно шла по улице, глядя на дома. Я подошла к углу, к маленькому темному скверу под названием Бедфорд-сквер. С трех сторон от него стояли ряды аккуратных узких кирпичных домов, гораздо более красивых и ухоженных. Я сидела на скамейке в сквере и смотрела на дома. Меня трясло. И я никогда в жизни не была так счастлива.

на фото Бедфорд-сквер

Всю свою жизнь я хотела увидеть Лондон, я ходила на английские фильмы просто для того, чтобы посмотреть на улицы с такими домами. Глядя на экран в темном кинотеатре мне так хотелось идти по этим улицам, что это терзало меня как голод. Иногда вечером, сидя дома и читая повседневное описание Лондона Хэзлитта или Ли Ханта, я внезапно откладывала книгу, охваченная волной тоски, похожей на тоску по дому. Я хотела увидеть Лондон так, как старики хотят увидеть свой родной дом перед смертью. Раньше я говорила себе, что это естественно для писателя и книголюба, рожденного говорить на языке Шекспира. Но, сидя на скамейке на Бедфорд-сквер, я думала не о Шекспире; я думала о Мэри Бэйли.

У меня очень смешанная родословная, в которую входит семья английских квакеров по фамилии Бэйли. Дочь этой семьи, Мэри Бэйли, родившаяся в Филадельфии в 1807 году, была единственным предком, который меня интересовал, когда я была маленькой девочкой. Она оставила после себя вышивку и я смотрела на ту вышивку, желая, чтобы она рассказала мне какой была Мэри. Я не знаю почему хотела это знать.

Сидя на Бедфорд-сквер, я напомнила себе, что Мэри Бэйли родилась в Филадельфии, умерла в Вирджинии и никогда не видела Лондона. Но её имя осталось в моей памяти. Возможно она была чьей-то тезкой. Может быть это её бабушка или прабабушка, в чью честь она была названа, хотела снова вернуться домой. Всё что я знала, сидя там, это что какая-то давно умершая Мэри Бэйли, или кто-то ещё, наконец нашла потомка, который вернулся на родину за неё. 

Я вернулась в номер гостиницы и привела себя в порядок, чтобы произвести хорошее впечатление на Дойча. Почистила свой темно-синий пиджак (во что дома наотрез откажутся поверить, когда я вернусь) и потратила полчаса, пытаясь завязать свой новый красно-бело-синий шарф аскотским узлом, чтобы выглядеть британкой. Затем я спустилась в вестибюль и села неподвижно в кресле у двери, боясь пошевелиться из страха привести себя в неряшливый вид, пока туда не влетела молодая секретарша, чтобы проводить меня через три двери вверх по Грейт-Рассел-стрит к Дойчу.

Аскотский узел.

Начал становится популярным во второй половине XIX века и был назван в честь скачек в Аскоте

Я встретилась с Кармен — очень живой, исполнительной и эффектно выглядящей девушкой, и дала интервью энергичной молодой репортерше "Ивнинг Стандарт" по имени Валери Дженкинс. После интервью мы втроем и фотограф погрузились в такси, и Кармен сказала водителю:

"Чаринг-Кросс-роуд, восемьдесят четыре".

Я чувствовала себя нереально, зная, что направляюсь по этому адресу. Я покупала книги на Чаринг-Кросс-роуд, 84 в течении двадцати лет. Там у меня появились друзья, которых я никогда не встречала в реальной жизни. Большинство книг, которые я купила в "Маркс и Ко.", вероятно можно было купить в Нью-Йорке. В течении многих лет друзья советовали мне «попробовать О'Мэллис», «попробовать "Даубер и Пайн"». Я никогда этого не делала. Я хотела установить связь с Лондоном и мне это удалось.

Чаринг-Кросс-роуд — это узкая оживленная улица, забитая машинами и заполненная букинистическими магазинами. Открытые прилавки перед входом были завалены старыми книгами и журналами, кое-где сквозь туманный дождь просматривалась мирно бредущая душа.

Мы вышли возле номера 84. Дойч заполнил пустое окно витрины книжными копиями. За окном интерьер магазина выглядел темным и пустым. Кармен пошла к Пулу, находящемуся по соседству, взяла ключ и впустила нас в помещение, которое когда-то было «Маркс и Ко».

Две большие комнаты были пусты. Даже тяжелые дубовые полки были сорваны со стен и валялись на полу, пыльные и заброшенные. Я поднялась наверх, на ещё один этаж с пустыми комнатами населенными призраками. Буквы с надписью «Маркс и компания» были сорваны с окна, некоторые из них валялись на подоконнике, их белая краска скололась и облупилась.

Я начала спускаться вниз, думая о человеке, теперь уже умершем, с которым переписывалась столько лет. На полпути я положила руку на дубовые перила и молча сказала ему:

"Как насчет этого, Фрэнки? Наконец-то я сделала это".

Мы вышли на улицу – и я стояла там и позволяла им фотографировать меня так покорно, как-будто делала это постоянно. Вот как я беспокоюсь насчёт того, чтобы произвести хорошее впечатление и не доставить никому хлопот.

Когда я вернулась в отель, на столе лежало письмо. От Пэта Бакли, "старого итонца", которому обо мне написала Джин Эли.

Никакого приветствия, просто:

"Джин Эли пишет, что Вы здесь впервые. Могли бы мы поужинать в воскресенье в 7:30? - и мы сможем покататься и посмотреть немного старый Лондон.

Позвоните мне в субботу или в воскресенье до 9:30 утра.

В спешке-

П.Б."

СУББОТА, 19 ИЮНЯ

Полностью деморализована.

Только что вернулась после завтрака и позвонила Пэту Бакли. 

«А, да», сказал он с очень сильным акцентом, «Привет».

Я сказала ему, что хотела бы прийти завтра вечером на ужин и спросила будут ли еще какие-нибудь люди.

«Я не собираюсь устраивать для Вас ужин-вечеринку», — нетерпеливо сказал он. "Джин написала мне, что Вы хотите увидеть Лондон!".

Я пробормотала, что рада, что нас будет только двое, и что я спросила только для того, чтобы знать как одеться; если мы будем одни, я могу надеть брючный костюм.

«О, Господи, а это обязательно?» сказал он. «Я ненавижу женщин в брюках. Полагаю я старомоден в этом вопросе, но мне кажется, что вы все выглядите в них ужасно. Ну что ж, я полагаю, если нужно, то надевайте".

Здесь 10°C градусов и дождь, я не собираюсь залазить ради него в летнюю юбку.

Только что звонила Нора, она заедет за мной сегодня в два часа дня для интервью.

«Вы находитесь прямо за Британским музеем, Хелен», — сказала она. «Сходите посидите в читальном зале*, там очень спокойно».

Сказала ей, что в Нью-Йорке я вижу достаточно музеев и, видит Бог, сижу в достаточном количестве читальных залов.

Сейчас выйду на мокрую улицу и совершу прогулку по Блумсбери.

читальный зал Британского музея

не сказала бы, что такое успокаивает

ПОЛНОЧЬ

Мы с Норой давали интервью в здании телерадиовещания, это единственное большое современное здание, которое я видела, и надеюсь что больше не увижу; это чудовище – огромная полукруглая глыба гранита, которая выглядит так, как-будто страдает ожирением. Здесь они не понимают небоскребов. В Нью-Йорке же не понимают ничего, кроме небоскрёбов.

Интервьюер была назначена. Сначала она рассказала радио-аудитории, что, хотя мы с Норой переписывались на протяжении двадцати лет, мы никогда не встречались. Затем она повернулась к нам и спросила что мы думаем друг о друге: теперь, когда мы встретились, были ли мы разочарованы? Если бы мы никогда не переписывались и просто встретились, понравились бы мы друг другу?

"Что это за вопросы она мне задавала?" — спросила Нора, когда мы вышли. "Понравились бы Вы мне, если бы мы только что познакомились? Откуда мне знать понравились бы Вы мне или нет? Я знаю Вас двадцать лет, Хелен!".

Мы покинули Портленд-плейс (*штаб-квартира Би-Би-Си) и поехали через район Риджентс-парк, который я страстно полюбила с первого взгляда. Мы проехали Уимпол-стрит и Харли-стрит — а я была в машине, я чувствовала себя так, как-будто меня заперли в металлическом контейнере, из которого я не могла выбраться, но снаружи шёл дождь. Я вернусь туда пешком сразу же, как только наступит сухая погода.

Вон там Полумесяц домов Нэша* — я не очень понимаю когда жил Нэш, но он строил высокие белые роскошные дома, от которых веяло духом Бо Браммелла и Леди Тизл — и когда дождь ненадолго прекратился, мы вышли из машины и присели на лавочке в парке, чтобы я могла посмотреть на Полумесяц. Мы выбрали какие дома купим, если в следующий раз родимся богатыми.

*Полумесяц Нэша был построен в период 1812-1821 гг. и состоит из таунхаусов, спроектированных архитектором Джоном Нэшем, образующих полукруг. Изначально планировалось построить их в виде круга.

Нора рассказала мне, что перед войной она приехала в Лондон из Ирландии в качестве бедной служанки. Она работала на кухне в одном из домов джентри, нарезая тонкий как бумага хлеб для сандвичей с огурцом.

Она отвезла меня домой в Хайгейт на ужин. Они с Шилой купили там дом после смерти Фрэнка и замужества младшей дочери. По дороге мы проезжали Хэмпстед-Хит и Нора остановила машину у кладбища, где похоронен Карл Маркс. Ворота были заперты, но я посмотрела на него через стену.

Их дом расположен высоко на холмах Северного Лондона, на красивой пригородной улице, утопающей в розах, во дворе каждого дома был цветущий сад, полный роз. Розы здесь имеют столь же разнообразные краски, как осень в Новой Англии: не только красные, розовые и желтые, но и лавандовые, синие, фиолетовые и оранжевые. У каждого цвета свой аромат, я обезумела, наслаждаясь запахами сада Норы.

На десерт у нас была клубника и густые английские сливки, и когда Нора взяла последнюю ягоду, она потрясенно взглянула на Шилу и сказала:

«Опять получилось «никогда», Шила!».

Она ест ягоды под старый детский стишок, чтобы узнать, когда снова выйдет замуж: «В этом году, в следующем году, когда-нибудь, никогда». Когда получается «никогда», Шиле приходится ее утешать: Шила больше похожа на мать Норы, чем на ее падчерицу.

Нора срезала для меня охапку свежих роз, а Шила отвезла меня домой. Она преподает в пригородной школе. За ней ухаживают двое мужчин; я думаю они оба ей наскучили, она до сих пор не встретила того, за кого хотела бы выйти замуж.

Когда я вошла в вестибюль отеля, там был ажиотаж из-за моего интервью в "Ивнинг Стандарт", один из портье сохранил для меня копию.

Отрывок:

"Она прибывает в Лондон ужасно подтянутая, в шикарном темно-синем брючном костюме от Saks и платке, завязанном во французском стиле".

Можешь хоть убить себя, завязывая узел в стиле аскот, а получится всё равно по-французски. История моей жизни.

Вы не представляете как мне смешно, когда кто-то называет меня шикарной. Я ношу тот же стиль одежды, что носила всю свою жизнь, и многие годы на меня смотрели как на богемное чучело. Моя невестка Алис, например, каждый год изводила себя, пытаясь найти сумку, которая вешается на плечо, в качестве подарка на Рождество, потому что я не носила маленькие сумочки, а все вокруг больше не носили сумки через плечо, поэтому их перестали производить. (Маленькие сумочки заставляют вас выбирать между кошельком, очками и сигаретами. Выберите два предмета из трех, и, возможно, вам удастся закрыть сумочку.) Еще я бы не стала носить высокие каблуки, потому что я люблю гулять, а вы не можете гулять, если у вас болят ноги. И я всю жизнь хожу в джинсах и брюках, потому что юбки продуваются зимой и мешают ходьбе, и, кроме того, если ты в брюках, никто не знает, что на одном чулке пошла стрелка.

Так что, в течении многих лет я была ожившим кошмаром элитного портного, ходила на низких каблуках, в брюках и с сумками через плечо. Я до сих пор так хожу  - и после того как я всю жизнь была абсолютно вне всего этого, я вдруг стала настолько модной, что мой брючный костюм получил восторженную рецензию в "Ивнинг Стандарт".

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 20 ИЮНЯ

После завтрака я взяла карту и пошла осмотреть достопримечательности Блумсбери. Несколько раз заблудилась; улица может находится слева на вашей карте, но не обязательно слева по отношению к тому месту, где вы находитесь. Из-под зонтиков выныривали разные джентльмены, чтобы указать мне дорогу.

После обеда дождь прекратился и теперь я лежу в шезлонге в соседнем сквере и наслаждаюсь туманом. Совсем рядом с отелем расположены три сквера размером с носовой платок. Это сразу за Британским музеем. Табличка на воротах гласит:

РАССЕЛ-СКВЕР

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ МУСОР

ЛЮДИ С СОБАКАМИ

ОБЯЗАНЫ ДЕРЖАТЬ ИХ ПОД НАДЛЕЖАЩИМ КОНТРОЛЕМ

В центре сквера разбит розарий, окружающий очень практичную купальню для птиц: мраморную плиту с тонкой струей воды в центре. Птица может стоять рядом, пить воду или чистить перышки, не утонув. Хотелось бы, чтобы тот, кто это придумал, занялся решением проблемы английского душа.

Только что подошел пожилой джентльмен в форме, поклонился и сказал:

"Четыре пенса, пожалуйста".

За использование шезлонга.

Он извинялся за погоду, мы с ним были в сквере одни. Я сказала, что дождь полезен для роз, а он рассказал мне, что садовники лондонских скверов соревнуются каждый год кто вырастит лучшие розы.

«Я думаю, что в этом году у нашего парня есть шанс», - сказал он. Я пообещала ему, что обязательно буду болеть за садовника Рассел-сквер.

Надо пойти надеть темно-синий костюм для встречи с Пэтом Бакли. Или я могу просто проявить безразличие и остаться в своем втором лучшем кофейно-коричневом костюме, учитывая погоду.

ПОЛНОЧЬ

Я уже час сижу на краю кровати в полном оцепенении. Я сказала ему, что если умру сегодня вечером, то умру счастливой.

Пэт Бакли живет в Ратленд-Гейт, это в Найтсбридже или Кенсингтоне, ниже левого края моей карты для приезжих, я взяла такси. Ратленд-Гейт представляет собой небольшой комплекс белокаменных домов вокруг зеленого сквера. В Лондоне всё расположено вокруг скверов, они повсюду как маленькие оазисы.

У него квартира на первом этаже. Я позвонила, он открыл дверь и сказал:

«Привет, вижу Вы нашли меня без проблем».

Он худой - хрупкое телосложение, лицо неопределенного возраста - и у него один из тех не громких, почти глухих английских голосов, приятных, но нейтральных. Он взял мой жакет и провел в гостиную в стиле Оскара Уайльда. На одной стене там висит портрет его матери в полный рост, в платье для представления ко двору. На другой стене, в стеклянном шкафу, хранится его коллекция футляров для визитных карточек джентльменов, маленьких квадратных футляров из золота, серебра, оникса, инкрустированного жемчугом, из слоновой кости с золотой филигранью, все разные. Коллекционирование — его хобби и оно великолепно.

Он принес мне шерри и когда я сказала ему, что нахожу Итон роскошным, он принес свой итонский альбом и показал фотографии своих комнат.

Ужинали мы в столовой за полированным столом красного дерева, сервированным тяжелым английским серебром. У него есть ежедневная приходящая прислуга, которая оставляет для него и его гостей холодный ужин, а также готовит кофе и накрывает на стол перед уходом. Сервировка была такой же как дома: слева вилка, справа нож и ложка, а сверху, над тарелкой, горизонтально лежали вилка для устриц и ложка для супа. Я подождала пока он начнёт есть, чтобы посмотреть как всем этим пользоваться.

У нас был куриный салат, затем клубника и сливки - вот для чего там лежали все те приборы: накалываете клубнику устричной вилкой, зачерпываете сливки ложкой для супа, кладете ягоду в ложку и съедаете это.

После ужина мы сели в его машину. Он не спросил что я хочу посмотреть, а просто отвез меня к углу, где когда-то стоял театр «Глобус». Сейчас там ничего нет, стоянка пуста, я заставила его остановить машину, вышла, стала на пустой стоянке и подумала, что сейчас сойду с ума.

Затем он вышел из машины и мы бродили по близлежащим темным улочкам - улочкам Шекспира, которые всё ещё там. И улочкам Диккенса: он указал на Ловкого Плута*, украдкой выглядывающего из окна старинного каменного здания.

(*Джек Докинз, более известный как Ловкий Плут, — персонаж романа Чарльза Диккенса «Оливер Твист»).

Он отвел меня в паб под названием «Джордж» и, открыв мне дверь, сказал тем негромким, нейтральным голосом: «Тут бывал Шекспир».

То есть, я вошла в дверь, в которую когда-то входил Шекспир, и попала в знакомый ему паб. Мы сидели за столиком у дальней стены и я откинула голову назад, прислонившись к стене, к которой когда-то прикасалась голова Шекспира, и это было неописуемо.

Паб был переполнен. У барной стойки стояли люди и все столики были заняты. Меня вдруг разозлило, что все эти недалёкие люди едят и пьют, не понимая где находятся, и я резко сказала:

«Я могла бы представить себе как сюда входит Шекспир, если бы не эти люди».

И в ту минуту, когда я произнесла это, я поняла что ошиблась. Он ответил раньше, чем я успела исправиться:

"О, нет. Люди тут всё те же".

И, конечно, так оно и было. Посмотрев снова, я увидела светловолосого бородатого судью Шеллоу*, разговаривавшего с барменом. Дальше у стойки стоял Ткач Боттом* и рассказывал о своих скучных проблемах остролицому Бардольфу*. А за столиком рядом с нами, в цветочном платье и белой шляпе в форме горшка, до упаду смеялась госпожа Куикли*.

*Судья Шеллоу - вымышленный персонаж, появляющийся в пьесах Шекспира «Генрих IV, часть 2» и «Виндзорские насмешницы».

*Ткач Боттом - Ник Боттом (в русской версии этот персонаж, ткача, его называют Основа) — персонаж шекспировского «Сна в летнюю ночь».

*Бардольф — главный персонаж, который появляется в четырёх пьесах Уильяма Шекспира. Он вор, который входит в окружение Джона Фальстафа. Его сильно воспаленный нос и постоянно красное, покрытое карбункулом лицо — неоднократный предмет для комических оскорблений и игры слов Фальстафа и принца Хэла.

*Госпожа Куикли - Нелл Куикли — вымышленный персонаж, появляющийся в нескольких пьесах Уильяма Шекспира. Она владелица гостиницы, которая управляет пабом «Кабанья голова», в которой собираются сэр Джон Фальстаф и его бесчестные друзья.

Он вытащил меня оттуда и повез посмотреть на собор Святого Павла при свете прожектора. Мне хотелось хотя бы подняться по ступенькам и прикоснуться к дверям собора Джона Донна, но это уже завтра, время ещё есть, время ещё есть.

Он отвез меня к лондонскому Тауэру, более огромному и устрашающему, чем я себе представляла, похожему на громадный средневековый Алькатрас. Мы приехали туда ровно в десять, так что я смогла увидеть как гвардейцы запирают ворота Тауэра. Несмотря на всю свою яркую черно-алую униформу, они выглядели мрачно и устрашающе, когда запирали ворота этой ужасной тюрьмы, в которой сгущалась тьма. Стоя там, вы вспоминаете о молодой Элизабет, которая сидит где-то за каменными стенами и хочет написать Кровавой Мэри и попросить о том, чтобы её обезглавили мечом вместо топора.

Когда ворота были заперты, охрана двинулась обратно к огромной железной двери Тауэра. Она поднялась, позволяя им пройти, а затем опустилась и захлопнулась, и негромкий голос рядом со мной произнес:

«Они не пропустили ни одной ночи за семьсот лет».

Это уму не постижимо. Даже охватывая мысленно период всего в триста лет, вы вспоминаете о Лондоне времен Великого пожара, Великой чумы, революции Кромвеля, наполеоновских войн, Первой мировой войны, Второй мировой войны...

"Они запирали Тауэр во время всех этих событий?", — спросила я его, — "Каждую ночь, даже во время Блица?».

"О да", — сказал он.

Поместите ЭТО на надгробие Гитлера, скажите ЭТО великому американскому патриоту Вернеру фон Брауну, чьи бомбы разрушили каждый четвертый дом в Лондоне.

Когда он отвез меня обратно и я попыталась поблагодарить его, он сказал:

"О, спасибо Вам! Большинству американцев не нравится эта экскурсия. Они катаются со мной четверть часа, а потом хотят знать где находится «Дорчестер-бар».

Он сказал, что большинство американцев, которых он знает, никогда не видели Лондон. 

"Они ездят на такси из «Хилтона» в «Хэрродс», из «Хэрродса» в театр, из театра в бар «Дорчестер»". 

Он сказал, что знает четырех американских бизнесменов, которые провели в Лондоне неделю, ни разу не покидая «Хилтон». 

"Они целыми днями сидят в своих номерах с телефоном и бутылкой виски, и диву даешься почему они вообще покинули Штаты".

Он дал мне список достопримечательностей, которые стоит посмотреть, но не предложил показать их мне.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 21 ИЮНЯ

Эдди и Изабель забрали меня сегодня утром, чтобы осмотреть достопримечательности; Изабель — старая школьная подруга, они живут в Техасе. Это самые традиционные и консервативные люди, которых я знаю.

Сегодня утром было солнечно, и когда они приехали за мной, их вид меня очаровал: Изабель была одета в хлопковый комбинезон и блузку с рисунком, Эдди был в спортивной рубашке и брюках. Я впервые увидела их одетыми так, что они не выглядели ультра прилично-и-респектабельно. В три у меня было интервью в здании телерадиовещания Би-Би-Си и я подумала, что могу не успеть вернуться в отель, чтобы переодеться, поэтому надела уцененный бежевый льняной брючный костюм; рядом с моими друзьями я выглядела слишком разодетой.

Они уже бывали в Лондоне и видели достопримечательности, поэтому мы всё утро просто бродили по торговому району. Им нравится разглядывать витрины и покупать сувениры и хорошие репродукции, чем мы и занялись. Во время обеда мы бродили по одной из улиц, когда я внезапно остановилась как вкопанная и вытаращил глаза, потому что прямо перед нами был ресторан «Кларидж».

В «Кларидже» обедают все персонажи Ноэля Кауарда. В течении многих лет в моём воображении возникали гламурные образы представителей светского Лондона, величественно входящие в "Кларидж".

Эдди спросил на что я смотрю и я объяснила.

"Хорошо", — быстро сказал он. — "Мы пообедаем в «Кларидж»". 

Это был спонтанный и щедрый жест, очень типичный для него. Я ждала, что Изабель сейчас скажет: «Ну, Эдди, не в таком же виде!» но, к моему удивлению, она этого не сказала.

«Я думаю это очень шикарное место», — сказала я. — "Давайте сначала вернемся в гостиницу и переоденемся".

«Они получат наши деньги», — сухо сказал Эдди, взял нас под руки и гордо повел в «Кларидж».

Я неряха по натуре. В обычный день дома мне было бы всё равно как я выгляжу. Но это был "КЛАРИДЖ". Я сидела весь ланч в изящной и элегантной комнате, окруженная столиками, за которыми расположились идеально ухоженные лондонцы - и зажатая между двумя счастливыми техасцами, одетыми как для пикника, и очень довольными тем, что отвели меня в такое особенное место.

После обеда они пошли со мной в здание радиовещания, затем еще раз осмотрели витрины, и в шесть мы были в театральном районе. Несколько человек стояли в очереди в «Олдвич» в надежде заполучить сданные в последнюю минуту билеты на «Сон в летнюю ночь». Эдди поговорил с мужчиной в очереди, вернулся и сказал:

«Всегда бывает несколько возвратов. Если мы станем в очередь сейчас, сможем получить билеты в семь, когда откроется касса. Спектакль начинается в семь тридцать, а потом сходим поедим".

Вы понимаете, это была постановка Питера Брука, постановка Национальной труппы Шекспировского театра. Я бы отдала неделю своей жизни за билет. Я пыталась достать их для Норы, Шилы и себя через отель, но это был единственный спектакль, на который мне не удалось достать билеты, они были распроданы до конца сезона. И как бы мне ни хотелось увидеть спектакль, я не могла войти в этот театр одетая так, как мы были одеты - в одежде, которую мы носили с раннего утра, и даже не умывшись ни разу за весь день. А Эдди и Изабель, которые ни за что не пошли бы в таком виде в театр в Хьюстоне, были готовы сделать это в Лондоне.

Для меня всё это было невозможным: я не смогла бы простоять в этой очереди и десяти минут, не то что час. Большую часть дня я, стиснув зубы, провела на ногах, заглядывая в витрины магазинов, и к шести вечера с меня всего этого было достаточно. Я сказала друзьям, что думаю отказаться от похода в театр и пойти посидеть где-нибудь, пока мои внутренности не выпали на тротуар. Они мои старые друзья, поэтому сразу же отказались от своих планов, и вместо театра мы отправились ужинать в небольшой паб на одной из боковых улиц.

Только вернувшись в гостиницу я поняла, что мы с ними полностью поменялись ролями. Приехав заграницу, где их никто не знает, Эдди и Изабель избавились от множества социальных комплексов. Я же, приехав заграницу, где меня никто не знает, приобрела целую кучу комплексов, которых у меня никогда не было дома. Нелепо, правда?

Кармен только что позвонила, чтобы напомнить мне о завтрашней дневной вечеринке с раздачей автографов и ужине с Дойчем завтра вечером. Я сказала ей, что у меня есть календарь, прислоненный к дорожным часам, так что это первое что я вижу, когда утром выключаю будильник. 

Спросила её что мне делать, если никто не придет за автографом; она бодро сказала:

"Поговорите с менеджером, он Ваш поклонник. Через двадцать минут скажите, что у Вас болит голова и он вызовет Вам такси".

ВТОРНИК, 22 ИЮНЯ

Мы ходили по книжным магазинам под дождем. Все они выставили "Чаринг Кросс роуд, 84" на видном месте, и все менеджеры и продавцы кланялись, сияли и пожимали мне руку, и после посещения третьего книжного магазина я стала ужасно спокойной и снисходительной по отношению к происходящему, как-будто давно ко всему этому привыкла. В два тридцать мы приехали к Пулу на вечеринку с раздачей автографов - и, поверите ли вы, что в ожидании получить мой автограф выстроилась длинная очередь людей? В дождливый вторник?

Они поставили для меня стол в голове очереди, я села и попросила первого человека назвать мне свое имя и рассказать немного о себе, чтобы я могла написать что-то лично для него, я не могу избавиться от привычки подписывать книги дружелюбными посланиями, занимающими всю первую страницу.

Женщина из Калифорнии выложила на стол двенадцать экземпляров, достала список и сказала, что этот первый  экземпляр для ее брата Арнольда, который находится в больнице, могу ли я написать ему что-нибудь, чтобы подбодрить?», а этот для миссис Пратт, соседки, которая поливает её растения, а этот для ее невестки Пэт, могу ли я подписать «Пэт от Мамы Кроуфорд, от...»? Двенадцать. Время от времени я поглядывала на очередь (я была без очков, ведь я знаменитость) и извинялась за то, что заставляю всех ждать; они все просто улыбались и продолжали терпеливо стоять, люди такие потрясающие.

Очередь почти подошла к концу и я автоматически, не поднимая глаз, сказала: «Назовите своё имя, сэр», и он кротко ответил: «Пэт Бакли», я подняла глаза, а там стоял он, с двумя книгами в руках. Я сказала, что хочу подарить ему копию. И ещё подписала две книги, которые он принёс, чтобы он мог подарить их друзьям.

Он спросил буду ли я свободна в субботу, если он сможет «организовать небольшую прогулку»; я сказала, что свободна для любой прогулки, которую он организует, в любой день, он просиял и сказал, что свяжется со мной.

После раздачи автографов я выпила шерри с менеджером, мистером Портом* (Это правда). (*фамилия Port означает «гавань», «порт» и ещё «портвейн»:) 

Он отдал мне письмо, которое кто-то оставил для меня, я положила его в сумку, принесла в гостиницу и только сейчас вспомнив о нём, достала и открыла.

"Дорогая мисс Ханфф!

Добро пожаловать в Англию. Меценат из Филадельфии прислал нам Вашу книгу и она нам очень понравилась, как и всем нашим друзьям.

Интересно, будете ли Вы свободны в следующий понедельник, 28 июня, и хотели бы посмотреть с нами постановку Питера Брука «Сон в летнюю ночь»? Она идёт в «Олдвич», лондонском театре Национальной шекспировской труппы. С нами будут двое австралийских друзей, оба поклонники Вашей книги.

Мой муж англичанин, как и я, но моя мать была американкой.

Мы будем рады, если Вы сможете прийти. Вы позвоните мне? - и мы сможем спланировать где встретимся и поедим перед спектаклем.

С уважением,

Джойс Гренфелл"

У меня такое чувство, будто Бог сошел с небес и прицепил мне на лоб золотую звезду.

Я сижу здесь, одетая в шелковое коктейльное платье и пальто, для ужина у Дойча, как обычно собравшись на полчаса раньше. Я даже курить боюсь, чтобы не испачкать одежду пеплом.

ЧАС НОЧИ

Когда подъехала машина, позвонил портье, а когда я спустилась в вестибюль, мистер Отто, менеджер "Кенилворта", церемонно поклонился и сказал:

"Машина мадам прибыла".

Я сказала ему, что это моя первая и последняя возможность побыть знаменитостью, и что я собираюсь использовать её по максимуму. Он торжественно кивнул и сказал: «Весьма правильно». Он, и двое парней которые работают клерками, получают чаевые за все мои розы, телефонные звонки и записки, оставленные на столе. Я тоже их даю, поверьте.

Ужин состоялся в венгерском ресторане "У Виктора". Виктор — близкий друг Андре Дойча, они оба венгры, но Виктор — в большей степени. Он поклонился, поцеловал мне руку и сказал, что я "красивая" и «Королева Лондона на месяц», и что моя книга тоже «красивая». Я сказала Дойчу:

"Он прямо как из пьес Молнара".

А Дойч посмотрел на меня с легким удивлением и спросил:

«О, Вы знали Ференца?».

Нет, я не знала Ференца, но Дойч знал. Если кто-то из поклонников Молнара еще жив и читает это, его имя правильно произносится как Ференц (*а не Ференс).

Ужин проходил в отдельном зале наверху; мы, человек восемь, поднялись по покрытой ковром лестнице и вошли в столовую, где стоял большой круглый стол с бокалами для вина, цветами и свечами. Я сидела между Дойчем, очень старомодным и изысканным, и «выдающимся журналистом», имени которого я так и не узнала.

Все за ужином были потрясены, узнав, что я собираюсь встретиться с Джойс Гренфелл. Я знаю ее по британским фильмам как комедийную актрису, но здесь она гораздо более известна своими личными шоу, которых я никогда не видела. Она пишет все свои тексты сама, и билеты на шоу всегда распродаются. Поэтому теперь я, конечно, нервничаю по поводу встречи с ней.

За кофе кто-то пустил по столу копию моей книги, чтобы все гости могли в ней расписаться для меня. Над подписями кто-то оставил цветистую дань уважения «автору, который сочетает в себе талант с обаянием», а общительность с чем-то еще, затем Дойч прочитал это, решительно кивнул, подписал свое имя и торжественно вручил мне книгу. Виктор тоже прочитал ту надпись и сказал: "Да, да, так и есть!" и подписал свое имя («Принимавший Вас хозяин!») и снова поцеловал мне руку, а десертом стал причудливо украшенный торт, с надписью «Добро пожаловать, Хелен», сделанной розовой глазурью.

Вернулась в гостиницу в полночь, ворвалась в вестибюль и сообщила мистеру Отто и ребятам за столом, что в дальнейшем я буду известна как герцогиня Блумсбери (*район). Или хотя бы Блумсбери-стрит (*улица).

Оба клерка – студенты из Южной Африки. Один из них должен вернуться домой через несколько дней, и второй в разговорной форме посоветовал ему:

"Если за тобой придет полиция, съешь мой адрес".

СРЕДА, 23 ИЮНЯ

Нас с Норой пригласил на ланч продавец редких книг, и за ланчем Нора рассказала мне странную историю.

Насколько я понимаю, книготорговцы имеют свой круг общения, как и актеры, и самыми близкими друзьями Фрэнка и Норы на протяжении десяти лет были книготорговец по имени Питер Крогер и его жена Хелен. Доэлы и Крогеры были неразлучны, несмотря на то, что эти двое были конкурентами. Однажды в канун Нового года Доэлы устроили вечеринку, и Хелен Крогер появилась в длинном черном вечернем платье, в котором выглядела очень экзотично.

"Хелен, ты похожа на русскую шпионку!" - сказала Нора. Хелен рассмеялась, и Питер рассмеялся, а несколько месяцев спустя Нора взяла в руки утреннюю газету и обнаружила, что Хелен и Питер Крогер были русскими шпионами.

«Журналисты толпились вокруг нашего дома", — рассказала мне Нора, — "предлагая мне пару тысяч фунтов, чтобы я рассказала им о «кольце». Я сказала, что единственное кольцо, о котором я что-либо знаю — это мое обручальное кольцо».

Она посетила Крогеров в тюрьме и Питер спросил помнит ли она, как сказала Хелен, что та похожа на русскую шпионку. 

"Должно быть это напугало их", — сказала я.

"Я не знаю", — сказала Нора. — "Он просто спросил помню ли я это. Потом мы говорили о чем-то другом».

Она и Фрэнк пошли на судебное заседание и обнаружили, что всё, что Крогеры рассказали им о своей прошлой жизни было выдумкой. Я спросила беспокоит ли ее это, Нора ответила, что нет, она всё поняла.

«Они были лучшими друзьями, которые у нас когда-либо были», - сказала она. «Они были замечательными людьми, прекрасными людьми. Это все политика, я думаю у них были свои причины».

Год спустя Крогеров обменяли на британского шпиона, удерживаемого русскими. Они сейчас живут в Польше. Хелен и Нора до сих пор пишут друг другу на Рождество.

Во время ужина позвонила Джойс Гренфелл, я рассказала в каких фильмах видела её, а она ответила:

«Тогда Вы меня узнаете, я та, что с чёлкой». Я встречусь с ними за ужином в понедельник в "Уолдорфе", который находится по соседству с театром.

ЧЕТВЕРГ, 24 ИЮНЯ

Наконец-то у меня появился свободный день и я прогулялась по Риджентс-парку. Обошла Полумесяц Нэша раз двадцать или тридцать, увидела дом на Уимпол-стрит, куда Роберт Браунинг приезжал навестить Элизабет, прогулялась по Харли-стрит, а также Девоншир-стрит, Девоншир-Плейс, Девоншир-Мьюс, Девоншир-Клоуз и Девоншир-Мьюс-Клоуз, это прекрасный город.

Когда я вернулась, на столе меня ждала записка. Никакого приветствия.

"Вы можете приехать ровно в двенадцать часов дня в субботу? Мы едем в Виндзор и Итон, и нам предстоит много дел".

В спешке,

П.Б."

Мы едем в Виндзор и Итон. Мне нравится как он никогда не здоровается. Меня всегда раздражает, когда я пишу какому-нибудь руководителю телефонной компании или страховому агенту и мне приходится начинать со слов «Уважаемый сэр», хотя мы оба прекрасно знаем, что он для меня наименее уважаемый человек на свете. 

Я пишу это в комнате отдыха "Кенилворта". Не путать с телевизионной комнатой "Кенилворта", где все сидят выпрямившись на маленьких креслах с прямыми спинками, в полной темноте, и смотрят какую-нибудь ситуативную комедию. Комната отдыха находится рядом с вестибюлем. Это приятное помещение с мягкими креслами и диваном, но если хотите уединиться там, чтобы сделать записи в своем дневнике, вам нужно тщательно осмотреться вокруг, прежде чем войти. Если поблизости есть одинокая женщина, значит она ищет с кем бы поговорить. Если две женщины уже разговаривают, они могут оказаться достаточно любезными и приветливыми, и вовлечь вас в разговор, и вы не сможете отказаться от участия в нём, не проявив при этом нелюбезности и неприветливости.

Сегодня вечером, когда я вошла, там был лишь один мужчина, сидевший за столом и пишущий письма, но при виде меня прекративший это делать. Он попросил у меня прикурить и, услышав мой американский акцент, сказал что почти год прожил в Нью-Йорке.

«И вот однажды я шел по Пятой авеню с американским другом и спросил у него: «Почему ты бежишь?». А он ответил: «Я не бегу!». И тогда я понял, что пора возвращаться домой».

Люди здесь просят вас «прикурить», только если вы курите и они могут прикурить свою сигарету от вашей. Никому и в голову не придет просить у вас спички, это все равно что просить у вас денег. Спички здесь не бесплатны. Их нет в пепельницах в вестибюлях отелей и на столиках в ресторанах. Их приходится покупать в магазине, я полагаю они импортные и слишком дорогие, чтобы разбрасываться ими так, как ими разбрасываются дома.

Только что вошла дама и спросила писательница ли я, она услышала обо мне у стойки регистрации. Она живет в Кенте, ей плевать на Лондон, она приехала, потому что ее брат находится здесь в больнице, но по крайней мере она немного бывает в Блумсбери, просто брат не хочет чтобы она целыми днями сидела в палате, так что сегодня, во второй половине дня, она ходила в дом-музей Диккенса на Даути-стрит, я там была?

Она хочет поговорить, так что мы поговорим.

ПЯТНИЦА, 25 ИЮНЯ

Сегодня утром я получила счет за проживание в отеле за первую неделю, он был больше, чем я ожидала, с учетом разнообразных обедов и ужинов, и 12-процентного дополнительного налога, помимо чаевых. Я просто отнесла счёт в "Дойч", мистеру Таммеру, их бухгалтеру. Это серьезный джентльмен в очках, который внезапно одаривает вас теплой улыбкой, когда вы здороваетесь с ним. Я должна приносить ему счёт, ведь он мой личный банкир. Он хранит все мои «авансовые» деньги наличными, в сейфе в офисе, и выдаёт их мне еженедельно. Он дал мне наличные, чтобы оплатить счет в отеле, и десять фунтов — мое пособие на неделю; когда оно у меня заканчивается, я беру из сотни, которую подарил мне брат. Я взяла с собой десятку, из тех ста долларов, чтобы мистер Таммер разменял мне её на фунты, а он достал график курса валют и калькулятор, и очень напряженно и тщательно подсчитывал всё по последнему обменному курсу, не дай бог он обманет меня на пятнадцать центов.

В "Дойч" на моё имя пришло письмо, которое меня заинтриговало: оно было от человека, о существовании которого я даже не подозревала. Никто из тех с кем я переписывалась в Маркс и Ко. никогда о нем не упоминал.

"Дорогая мисс Ханфф,

Я сын покойного Бена Маркса из «Маркс и Ко.» и хочу чтобы Вы знали как я рад, что Вы здесь, и как сильно мы с женой хотели бы, чтобы Вы пообедали с нами.

Я не знаю где Вы остановились, поэтому не могли бы Вы позвонить мне по указанным выше номерам? Второй — автоответчик, и любое оставленное на нём сообщение дойдет до меня.

Мы оба с нетерпением ждем встречи с Вами.

С уважением,

Лео Маркс".

Секретарь, которая передала мне письмо, сказала, что он звонил и спрашивал как может связаться со мной.

«Но мы никогда никому не говорим где Вы остановились», — сказала она. «Мы просто просим их связываться с Вами через нас». Я отнеслась к этому весьма неодобрительно и пошла в офис Кармен, чтобы всё исправить.

«Кармен, дорогая", — сказала я, — "я не из тех авторов, которые предпочитают скрываться от публики. Любой поклонник, который позвонит, возможно захочет накормить меня, так что я хочу быть абсолютно доступной для них в качестве гостя на ужине. Просто давайте мой адрес всем желающим».

Она сказала, что мне предстоит как минимум два интервью, и она устроит их для меня за ланчем. Какой-то интервьюер спросил "планирую ли я покупать здесь серебро и кашемир или только книги?". Я сказала, что ничего не планирую здесь покупать: на каждой вещи, которую я вижу в витрине магазина, висит ценник с надписью «Минус один день в Лондоне».

Отправилась посмотреть на здание парламента.

ПОЛНОЧЬ

Я БЫЛА В «ОЛД ВИК», пробудившем во мне воспоминания о моей юности, когда я была увлечена театром и сценой, посещение этого театра было волнительным. Нора, Шила и я смотрели «Профессию миссис Уоррен». В театре царит атмосфера старого Метрополитена* в Нью-Йорке и Музыкальной академии в Филадельфии; зрители входят внутрь с каким-то праздничным благоговением, как люди, идущие в церковь в канун Рождества.

(*Метрополитен-опера, также известный как Старый Метрополитен-опера, был оперным театром, расположенным на Бродвее, Нью-Йорк. Открылся в 1883 году и был снесен в 1967 году, был первым зданием нынешнего Метрополитен-опера).

У Шилы возникли проблемы с парковкой машины и она добралась до театра через три минуты после поднятия занавеса, её тут же отправили вниз, в лаунж, чтобы она могла посмотреть первый акт по внутреннему экрану, который транслировал спектакль, после начала мессы ходить по проходу нельзя. 

Я никогда не пойму почему они исполняли «Профессию миссис Уоррен» в костюмах начала века. Политики и бизнесмены больше не владеют борделями? Считается, что нынешние бедные девушки скорее будут голодать, лишь бы уберечь свою честь, чем пойдут зарабатывать себе на еду бесчестным путём? Моральные столпы общества больше не содержат любовниц в загородных домах? Кто ставит такую пьесу в костюмах, принадлежащих другой эпохе? У Берни Шоу случился бы припадок.

Я спросила Нору о Лео Марксе, она сказала, что встречалась с ним и его женой всего несколько раз, но «они показались мне милой молодой парой». Она сказала, что он писатель.

Я сижу здесь, ем витамин С, мне кажется я заболеваю простудой. Раз попробовала читать Мэри Бэйкер-Эдди, пришлось отложить.

СУББОТА, 26 ИЮНЯ

Слава Богу наконец-то стало солнечно и тепло, и я смогла надеть юбку для П.Б. (Заголовок в газете гласил: «АНГЛИЯ ИЗНЕМОГАЕТ ОТ 24-ГРАДУСНОЙ ЖАРЫ»). Надела свою коричневую льняную юбку и новый белый пиджак, он просиял и сказал: «Вы выглядите очаровательно», и спросил не из "Хэрродса" ли коричнево-белый шарф. (Я позаимствовала его у коктейльного платья).

Пока мы ехали, он сказал, что мы всё-таки не сможем проехать через Виндзорский замок, «королева в резиденции», но мы остановимся в Виндзоре, чтобы выпить шерри с двумя его пожилыми сестрами, он сказал, что я, вероятно, найду их и их дом очаровательными.

По дороге в Виндзор есть "Приют для Уставших Лошадей". Хозяева навещают их по воскресеньям и приносят им булочки с кремом.

Виндзор полон случайных анахронизмов (*пережитков старины). Сестры живут на улице семнадцатого века, в одном из рядов домов в стиле королевы Анны, возле каждого из них есть машина, припаркованная у обочины, и телевизионная антенна, торчащая из крыши. П.Б. припарковался с задней стороны дома, возле розария, и там нас встретила главенствующая сестра, которая срезала для меня розовую розу, чтобы я прицепила её к одежде, и провела нас в дом, через узкий старомодный коридор в гостиную, где нас встретила застенчивая сестра. Застенчивая сестра налила шерри и они обе с сожалением сообщили П.Б., что их призрак исчез.

Призрак уже жил в доме, когда они купили его двадцать лет назад, и продолжал оставался в нём и дальше. Большую часть времени он был очень тихим и не создавал никаких проблем. Но ему нравилось, чтобы дом был населён, ему нравилось, когда внутри были люди; и каждый раз, когда сестры собирались в поездку и давали распоряжение закрыть дом, призрак приходил в ярость. Картины падали со стен, бокалы с вином слетали с буфета и разбивались, лампы падали на пол, кастрюли и сковородки всю ночь с грохотом и звоном кружили по кухне. Буйство продолжалось до тех пор, пока сестры не уезжали на отдых. В течении двадцати лет это происходило каждый раз, когда они уезжали в Лондон, на время сезона, в деревню или заграницу. В этом году, впервые, сестры запланировали поездку, упаковали вещи в дорогу - а в доме продолжала царить абсолютная тишина. Картины, бокалы и лампы стояли спокойно, на кухне было тихо, призрак исчез. Сестры были очень огорчены этим, они полюбили его.

Одна из сестер отвела меня в ванную на верхнем этаже, чтобы я могла взглянуть в окно. Они бегают туда проверять приехала ли Королева. Из окна ванной комнаты виден флагшток Виндзорского замка. Если королева находится в резиденции, флаг развевается.

Они извинились за то, что не угостили нас ланчем, потому что собирались пойти посмотреть как Филипп играет в поло.

Мы с П.Б. устроили пикник на лужайке в Виндзоре. Он (или приходящая прислуга) собрал корзинку с тремя видами сандвичей, термосом с холодным чаем, персиками и печеньем — и мятными подушечками, я до смерти люблю его, что бы он ни делал, в этом всегда присутствует завершающий штрих в эдвардианском стиле. Как фарфоровая пепельница, которую он держит на передней панели своего автомобиля, ему явно плевать на встроенную жестяную пепельницу.

Существует пешеходный мост, который соединяет Виндзор и Итон. На П.Б. был итонский галстук и привратник, увидев это, сказал: «Вы итонец, сэр!» и впустил нас в комнаты, закрытые для туристов.

Если вы родились в США, со страстной тягой к классическому образованию и не имея при этом высшего образования, вы восхищаетесь школой, в которой на протяжении веков мальчиков обучали греческому и латыни, и к подростковому возрасту они умели свободно читать и писать на этих языках. П.Б. отвел меня в классную комнату, которой было пятьсот лет, и усадил за одну из парт. Они были сделаны из темного тяжелого дуба и густо покрыты мальчишескими инициалами, выцарапанными на дереве карманными ножиками. Инициалы мальчиков, оставленные пятьсот лет назад, — это то, на что стоит посмотреть.

Мы вошли в часовню, где молятся старшие мальчики, там на скамье у прохода каждого ряда висит список, так что староста может проверить присутствие каждого мальчика. Мы читаем имена из списка - «Харрис Мэджор (*в переводе с латыни - Старший), Харрис Минор (Младший), Харрис Тертиус (Третий)" - Итон никогда не использует английский там, где можно использовать латынь.

На высоких дубовых стенах коридора, в который выходят классные комнаты, имена вырезаны столь же густо, как и инициалы на партах. П.Б. рассказал мне, что когда мальчик заканчивает учебу, он платит колледжу несколько шиллингов, чтобы его имя было вырезано на стене. Мы увидели имя Питта и Шелли (и П.Б. показал мне своё). Можно целый месяц ползать вверх и вниз по стенам в поисках имен.

Душераздирающие мемориальные доски погибшим на войне ученикам Итона. Одна семья потеряла восемь мужчин во время Первой мировой войны, семерым из них было около двадцати лет. Гренфеллы (семья мужа Джойс Гренфелл) потеряли дедушку, отца, одного сына - и шестерых мужчин в англо-бурской войне двенадцатью годами ранее.

Мы вышли на улицу и увидели поля для игр, на которых предположительно были выиграны все эти войны. Мальчики играли в крикет, некоторые прогуливались, размахивая теннисными ракетками. По субботам мальчикам разрешается носить обычную спортивную одежду, но мы видели некоторых в итонской форме: черный фрак, белая рубашка, полосатые брюки. П.Б. говорит, что они больше не носят цилиндры, за исключением государственных мероприятий. (Эти цилиндры спасали мальчиков от неприятностей. Если мальчик из Итона пытался пробраться в запрещенный паб или в кино, управляющий мог увидеть цилиндр из любого угла помещения и вышвырнуть его оттуда).

Лица мальчиков невероятно свежие, точеные и красивые. А фраки, которые должно быть выглядели диковинно в 1940-х и 50-х годах, выглядят удивительно подходящими к длинным волосам, которые мальчики носят сейчас. С лицами цвета камеи, длинными волосами, расчёсанными до блеска, и идеально покроенными фраками, они выглядели как невероятные эдвардианские принцы.

Мы поехали обратно в Лондон в четыре; П.Б. хотел показать мне Мальборо-хаус, а он закрывается в пять, а нам ещё пришлось сначала заехать к нему на квартиру, чтобы взять его письмо. Письмо открывает дополнительные двери в Мальборо Хаус, как это сделал галстук в Итоне. Оно написано на бланке Мальборо Хаус, датировано 1948-м годом и начинается со слов «Дорогой кузен Бакли» и подписано «Джордж Р.» (Если вы невежественный гражданин бесклассовой американской республики, буква «Р» означает «Рекс» (*в переводе с латыни - "правящий король"). Вместо «Джордж Р.» читайте «Джордж VI»). Я не читала письма, думаю оно позволяет ему водить посетителей по дому, когда ему вздумается.

Мы подъехали к Мальборо-Хаус, но войти внутрь не смогли, охранник объяснил, что дом закрыт на уборку. Королевская часовня открыта для посещений и П.Б. посоветовал мне прийти туда на службу в одно из воскресений. Он сказал, что здесь никогда не бывает многолюдно и нет туристов, поскольку мало кто знает, что часовня открыта для публики. В ней выходила замуж королева Мария, поэтому я собираюсь посетить часовню, из любви к ней и Джеймсу Хеннесси*. (*Джеймс Поуп Хеннесси, CVO (20 ноября 1916 — 25 января 1974) — британский биограф и писатель-путешественник).

ПОЗЖЕ

Лора Дэвидсон только что звонила из Оксфорда. Она написала мне письмо, будучи поклонницей моей книги, ещё до моей поездки в Англию, и в нем рассказала, что ее муж, профессор Суортмора, уже год работает в Бэйллиоле, и что они и их пятнадцатилетний сын являются поклонниками моей книги и хотят, чтобы я приехала в Оксфорд. Я написала ей ответ и сообщила когда приеду в Лондон, и она перенесла отпуск в Париже только для того, чтобы быть в Оксфорде, когда я приеду. Когда я только что подняла трубку и поздоровалась, она сказала:

«Привет, это Лора Дэвидсон, как дела, когда Вы приедете в Оксфорд? Мой сын умирает от нетерпения".

Мы договорились на следующую пятницу. Она сказала, что поезда ходят почти каждый час, поэтому чтобы я позвонила ей и сказала на каком приеду, и она встретит меня. Она будет с книгой, чтобы я узнала её.

Я параноик в плане путешествий даже когда здорова и нахожусь дома, а перспектива оказаться на незнакомых железнодорожных станциях и совершить незнакомый маршрут на поезде очень меня утомляет. Но мне нужно увидеть Оксфорд. В Тринити-колледже есть один корпус для первокурсников, в котором жили Джон Донн, Джон Генри Ньюмен и Артур Квиллер-Коуч в разные давно минувшие эпохи. Всему, что я знаю о науке письма на английском, меня научили эти трое мужчин, и прежде чем я умру, я хочу постоять в комнатах, в которых они жили когда были первокурсниками, и произнести их благословенные имена.

Кью (Квиллер-Коуч) сам по себе был моим высшим образованием. Однажды, когда мне было семнадцать лет, я пошла в публичную библиотеку в поисках книг по искусству письма и нашла пять книг с лекциями, которые Кью читал своим студентам-писателям в Кембридже.

"Именно то, что мне нужно!" поздравила я себя. Я поспешила домой с первым томом, начала читать, дошла до третьей страницы и столкнулась с проблемой:

Кью читал лекции молодым людям, получившим образование в Итоне и Харроу. Поэтому он предположил, что его ученики, включая меня, само собой разумеется, прочитали «Потерянный рай» и поймут его анализ «Призыва к Свету» из Книги 9. Поэтому я сказала: «Ждите здесь», спустилась в библиотеку и взяла «Потерянный рай», принесла его домой, начала читать и дойдя до третьей страницы столкнулась с проблемой:

Милтон предполагал, что я прочитала христианскую версию Исайи и Нового Завета и узнала всё о Люцифере и "Войне на небесах", но, поскольку я была воспитана в иудаизме, я этого не сделала. Поэтому я сказала: «Ждите здесь», взяла христианскую Библию и прочитала о Люцифере и так далее, а затем вернулась к Милтону и прочитала «Потерянный рай», а затем, наконец, вернулась к Кью, странице 3. На странице 4 или 5 я обнаружила, что основная суть текста, находящаяся вверху страницы, была на латыни, а длинная цитата внизу была на греческом. Так что, я дала объявление в «Субботнем обозрении», в котором указала, что ищу кого-нибудь, кто научит меня латыни и греческому языкам, а сама тем временем вернулась к Кью и обнаружила, что он предполагал, что я знаю не только все пьесы Шекспира и «Джонсона*» Босуэлла, но и Вторую книгу Ездры, которой нет ни в Ветхом Завете, ни в Новом Завете, но он есть в Апокрифах, представляющих собой набор книг, о существовании которых мне никто даже не подумал сказать.

(*"Жизнь Сэмюэля Джонсона, доктора юридических наук" (1791) Джеймса Босуэлла - это биография английского писателя доктора Сэмюэля Джонсона).

Итак, с учетом всего этого и, в среднем, трех «Ждите здесь» в неделю, мне потребовалось одиннадцать лет, чтобы прочитать пять книг лекций Кью.

Кью также познакомил меня с Джоном Генри Ньюменом, который преподавал в Ориэле, Оксфорд, и когда я закончу с Тринити, поеду в Ориэл, посижу в часовне Джона Генри и скажу ему, что до сих пор не знаю о чем он говорил большую часть времени, но я приобрела «Апологию», и у меня есть первое издание «Идеи университета».

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 27 ИЮНЯ

П.Б. прав, Королевская часовня в Мальборо совсем не туристическая и мало кто знает, что она открыта для публики. 

Я оделась очень тщательно и отправилась туда этим утром. На службе присутствовало всего несколько человек. Все они, очевидно, молятся там каждое воскресенье, все они, очевидно, знают друг друга, и все они провели большую часть службы, пытаясь выяснить кто я такая. По шепоту и косым взглядам можно было воспроизвести их диалог: 

«Моя дорогая, не поворачивайся сразу...»

"...там, на последней скамье, в паре рядов позади нас...".

Бз-бз-бз.

Одна угловатая пожилая дама достала очки только для того, чтобы хорошенько рассмотреть меня украдкой. Затем она повернулась к хрупкого телосложения подруге, сидевшей рядом с ней, и решительно покачала головой: «Нет!». Хрупкая дама не испугалась. Она продолжила смотреть на меня с робкой полуулыбкой, которая бывает, когда лицо кажется знакомым, но не можешь вспомнить человека. Я совершила ошибку улыбнувшись в ответ, и с тех пор ни одна из них не сводила с меня глаз.

Кроме того, стоит ли говорить, что я была там единственной женщиной с сумкой через плечо.

В конце службы я первой прошла по проходу и вышла из часовни.

Пришлось вернуться туда снова в обед, в воскресенье здесь НИЧЕГО не работает, можно умереть с голоду.

ПОЛДЕНЬ

Я лежу под деревом в Сент-Джеймсском парке. В центре города есть три парка, которые примыкают друг к другу — Сент-Джеймсский и Грин, оба маленькие, и большой — Гайд-парк.

Все парки здесь очень тихие, очень спокойные. Мимо проходят молодые пары, рука об руку, тихо, без транзисторных радиоприемников и гитар. Семьи степенно устраивают пикники на лужайке. Собаки проходят мимо на поводках, одинаково сдержанные, не глядящие ни направо, ни налево. Было одно исключение: мимо меня прошла женщина с маленьким серым пуделем на поводке, я поздоровалась с пуделем, и он повернул в мою сторону, всегда-радующийся-встрече-с-другом, но женщина одернула его назад.

«Пожалуйста, не делайте этого!» - резко сказала она мне. «Я пытаюсь научить его хорошим манерам».

Я подумала: «Жаль, что он не может сделать то же самое для Вас», и вдруг увидела перед глазами Дог-Хилл* в воскресный полдень (*в переводе с англ. - "Собачий Холм"), и подумала как там все поживают.

Однажды вечером мы устроили на холме пикник — Дик, который живет в моем доме и является владельцем английской пастушьей собаки, моя подруга Никки и я. У меня была с собой холодная индейка для сандвичей и несколько фаршированных яиц, а Дик приготовил термос с Кровавой Мэри, и мы пошли на холм с Честером-пастушьей-собакой. Никки приехала с работы и встретилась с нами там. Надо быть сумасшедшим, чтобы устроить пикник на Дог-Хилле, но мы с Диком решили попробовать. Мы приехали туда в шесть тридцать, когда большая часть собак уже разошлась по домам.

Дог-Хилл — это широкий покатый холм в Центральном парке и самый большой Общественный Собачий Холм в мире. В полдень выходного дня вы увидите там сорок или пятьдесят собак, носящихся без поводка и встречающихся с друзьями. (Вы не берете собаку на Дог-Хилл, если она не дружелюбна по отношению к каждому встречному, но я никогда не встречала нью-йоркской собаки, которая не была бы такой). В удачный день вы увидите там все породы: от афганских борзых и норвежских серых элкхундов до ши-тцу и лхасских апсо, не говоря уже обо всех обычных породах. Владельцы собак сидят на траве или стоят вокруг, как родители на детском празднике, наблюдая за внезапными ссорами из-за того, чья это палка или мяч.

«Джордж, если ты не умеешь нормально играть, мы идем домой!».

"Мэйбл, отойди от него! Я не хочу ничего слышать об этом, просто отстань от него!».

Вы не растягиваетесь на траве, чтобы позагорать, потому что если пара немецких догов и колли устраивают гонку, а вы лежите у них на пути, они не станут вас обходить.

Дик, Никки и я расположились на вершине холма, и Дик разлил «Кровавую Мэри» по бумажным стаканчикам. Несколько собак играли на полпути вниз по холму и в обычное время Честер-пастушья-собака присоединился бы к ним. Но тогда он учуял запах корзинки для пикника где-то в парке, поэтому просто побежал с холма и обнюхал всех, а затем вернулся назад, полагая что ему придется торчать тут с нами до ужина.

Я это поняла, поэтому когда достала еду, дала Честеру кусочек индейки из своего сандвича. Этого было достаточно. Через пять секунд передо мной образовался полукруг собак: все собаки, оставшиеся на холме, пришли на пикник.

Там были два брата бассет-хаунда по имени Сэм и Сид, немецкий дог Ромул, бигль, которого я не знала, и очень робкий щенок немецкой овчарки по имени Хельга - все стояли как вкопанные, глаза были прикованы ко мне и моему сандвичу с индейкой. У бигля текли слюнки.

У меня был в запасе еще один сандвич, поэтому я пожертвовала тем, который уже достала и дала каждой собаке, по очереди, по кусочку индейки. (Хельга очень нервничала, ей хотелось подойти за своим кусочком индейки, но откуда ей было знать, что я ее не укушу?).

Честер-пастушья-собака решил, что конкуренция слишком велика, поэтому отошел от меня и рысцой побежал к Никки за её сандвичем. И как раз когда я кормила остальных собак остатками индейки, Никки устроила грандиозный скандал, потому что Честер отпил ее Кровавой Мэри. Дик крикнул: "Честер! Сидеть!". А Честер, желая показать насколько хорошо он выдрессирован, сел на фаршированное яйцо Никки. После этого Никки пришла в ярость. (Она молодая и красивая, год училась в Лондонской школе экономики, но любительница кошек). Я повернулась и позвала Честера, в надежде переманить его к себе - и в тот момент, когда я отвернулась, бигль (кажется его звали Мортон) схватил нетронутый запасной сандвич и побежал с ним вниз по холму.

Его хозяйка подошла, чтобы извиниться и поблагодарить меня; она сказала, что он ест только курицу и теперь ей не придется готовить для него, когда они вернутся домой.

Мы пошли обратно через парк, к выходу на Семьдесят вторую улицу*, мимо бейсбольного матча и импровизированной музыкальной группы, играющей на маримбе, пытающейся заглушить рок-концерт, звуки которого доносились прямо с Пятьдесят девятой улицы.

(*72-я улица — одна из главных улиц с двусторонним движением, пересекающих город в районе Манхэттена в Нью-Йорке. Улица в основном проходит через районы Верхний Вест-Сайд и Верхний Ист-Сайд. Это одна из немногих улиц, проходящих через Центральный парк).

Лежа в мирном Сент-Джеймсе я понимаю насколько парки города отражают характер его жителей. Парки здесь спокойные, тихие, немного сдержанные, и я их люблю. Но в долгосрочной перспективе мне будет очень не хватать шумного изобилия Центрального парка.

21:00

Позвонил полковник, он вернулся. Он спросил, какую часть нашей славной сельской местности я хотела бы увидеть больше всего? Я сказала ему, что собираюсь в Оксфорд в следующую пятницу и буду очень благодарна, если он захочет отвезти меня туда.

"Что ж!" прогремел он. "Мы можем сделать гораздо лучше, моя дорогая! Если в четверг Вы свободны, мы можем проехать через Котсуолдс и быть в Стратфорд-апон-Эйвоне как раз к ужину и походу в театр, а в пятницу мы сможем поехать встретиться с Вашими друзьями в Оксфорде".

Я была дико взволнована, что меня удивило. Меня не особо привлекают места рождения людей, для меня Шекспир родился в театре «Глобус». Но когда полковник сказал, что отвезет меня в Стратфорд-апон-Эйвон, я от волнения закричала, что не могу отказаться от такого предложения.

На вопрос знает ли он магазин, где можно купить дешевую небольшую дорожную сумку, он ответил:

«Чепуха, я пришлю Вам красивую сумку BOAC».

Поверьте, быть эрзац-герцогиней довольно опасно, люди спешат дать вам то, что вы хотите, прежде чем вы успеете этого захотеть. Продолжи я в том же духе больше месяца и это разрушило бы мои моральные устои. 

ПОНЕДЕЛЬНИК, 28 ИЮНЯ

Я оставила свой номер на автоответчике Лео Марка и он перезвонил сегодня утром. У него прекрасный оксфордский баритон. (Или Кембриджский. Я не знаю в чём разница.) Он и его жена заедут за мной завтра вечером в семь и мы отправимся на ужин.

Сегодня ужин и "Летняя ночь" с Гренфеллами, поэтому утром я взяла своё коктейльное платье, спустилась вниз и спросила молодого портье:

«Можно ли его поутюжить, чтобы оно было готово сегодня до пяти вечера?».

"Вы хотите, чтобы его почистили или постирали?" спросил он. 

"Нет, просто поутюжили", — сказала я.

Он тупо уставился на меня.

"Вы хотите, чтобы его отнесли в химчистку?" — повторил он, так тщательно подчеркивая каждое слово, как если бы я была русской или глухой, "Или Вы хотите, чтобы его отнесли в прачечную?". 

"Я не хочу, чтобы его чистили или стирали", — сказала я, произнося каждое слово так тщательно, как если бы он был русским или глухим, "Я просто хочу, чтобы его поутюжили. Оно помятое».

Это, казалось, ошеломило его. Он мгновение смотрел на меня. Потом взял себя в руки, пробормотал «Извините» и пошел проконсультироваться с начальством. Через минуту он вернулся.

"Если Вы подниметесь в номер 315 и поговорите с экономкой" — сказал он — "возможно она сможет Вам помочь".

Я поднялась, постучала в дверь номера 315 и объяснила свою проблему заботливой экономке. Она понимающе кивнула и сказала: «Идёмте со мной, дорогая», повела меня в конец коридора и открыла дверь в маленькую комнатку с гладильной доской и древним чудовищным утюгом в углу.

"Вы можете поутюжить его прямо здесь, дорогая", — сказала она. "Осторожно с утюгом, шнур немного поистрепался".

К этому времени я сама уже немного поистрепалась. Платье шелковое, утюг был незнакомым и выглядел не дружелюбно. Я отнесла платье на стойку регистрации и велела служащему отправить его в химчистку, он почувствовал большое облегчение. Вот что значит иметь аллергию на синтетические ткани в мире не мнущейся синтетики.

ПОЗЖЕ

Я заблудилась, пытаясь пройти к «Уолдорфу» пешком, прошла лишние два квартала, побежала обратно и ворвалась в вестибюль с опозданием на десять минут — Джойс Гренфелл, должно быть, следила за дверью, она вышла ко мне навстречу и выглядела точно так же, как выглядит на экране.

Она прошла в столовую и представила меня своему мужу - "РедЖИ!" большую часть времени она зовет его так - и их австралийским друзьям, сэру Чарльзу* и леди Фиттс, он известный врач. Я села, внезапно потрясенная тем фактом, что эти четыре выдающихся человека захотели встретиться со мной. 

(*если я не ошиблась, то речь идёт о сэре Клайве Гамильтоне Фиттсе (1900–1984) - врач, родился 14 июля 1900 года в Карлтоне, Мельбурн, третий из пяти детей Гамильтона Фиттса, торговца шерстью, и его жены Кэтрин, урожденной Парди. Сделав карьеру, считался «лучшим врачом Мельбурна», был вице-президентом Королевского австралийско-азиатского колледжа врачей с 1956 по 1968 год. В 1963 году был посвящен в рыцари за заслуги перед медициной. Помимо медицины страстно увлекался литературой и искусством).

на фото Фиттс в молодости

а это Елизавета II посвящает его в рыцари

Я говорю вам, жизнь - невероятна. Несколько лет назад я не могла ничего написать или продать, я уже вышла из возраста, когда веришь в свой успех и в то, что написанное тобой принесёт деньги и славу, у меня был шанс, я сделала всё что смогла и потерпела неудачу. И откуда мне было знать, что чудо ждет меня за углом, чтобы случиться в позднем среднем возрасте? Понимаете, книга «Чаринг-Кросс роуд, 84» не была бестселлером; она не сделала меня богатой или знаменитой. Благодаря ей я получила сотни писем и телефонных звонков от людей, о существовании которых даже не подозревала; она принесла мне замечательные отзывы; она вернула мне уверенность в себе и чувство собственного достоинства, которые я растеряла где-то на жизненном пути, бог знает сколько лет назад. Она привела меня в Англию. Она изменила мою жизнь.

У Гренфеллов были "гостевые места"* в театре для себя и австралийцев, и когда Джойс прочитала, что я в городе, она пригласила меня с ними в театр, хотя это означало, что Реджи пришлось уступить мне свое место и пойти посидеть на балконе, я пришла в ужас. 

(*"Гостевые места" - одно из нескольких мест в театре, которые руководство резервирует для особых гостей, друзей продюсера или актеров и т. д.).

Это незабываемые ощущения, когда вы идете по проходу вместе со знаменитой театральной личностью. Все взгляды зрителей были устремлены на нее, и когда мы заняли свои места, можно было почувствовать как по всему зрительному залу вытягиваются шеи.

Постановка Питера Брука поначалу шокирует, наполовину пьеса, наполовину шумный цирк. Миссис Гренфелл пьеса очаровала сразу; я же всё время беспокоилась не упадет ли Пак с ходулей или не уронит ли тарелки, которыми жонглирует. В середине второго акта я вдруг растрогалась и подумала: "Пьеса меня возмущает, но она мне нравится". Ужасно бодрит, когда видишь как Шекспира разносят на сцене в пух и прах таким образом.

Они отвезли меня в гостиницу, после того как попрощались с австралийцами. Джойс была за рулём, потому что это новая машина и Реджи хотел, чтобы она привыкла к ней.

Она потратила чертовски много времени в Блумсбери. Улицы с односторонним движением здесь сводят водителей с ума: нужно проехать пять лишних кварталов, чтобы найти улицу, идущую в нужном направлении. И она НЕ собиралась высадить меня напротив Шафтсбери-авеню*, на не том углу Грейт-Рассел-стрит*, она НЕ собиралась высадить меня за углом на Блумсбери-стрит, вход в отель был на Грейт-Рассел, и, ей-богу, она собиралась высадить меня прямо перед входом в отель. Покружив полчаса, поворачивая то на север, то на юг, она с триумфом доставила меня на место и милостиво приняла мои поздравления.

(*Шафтсбери-авеню — улица в центре Лондона, известная также как «Лондонский Бродвей» из-за расположенных на ней театров.

*Грейт-Рассел-стрит — улица в Блумсбери, Лондон, наиболее известная тем, что на ней находится Британский музей). 

Она сказала, что они «уезжают на каникулы», но вернутся 13 июля из-за церковной беседы. Ежемесячно она приезжает для церковной беседы со священником - на тему «Природы любви», «Природы красоты» и так далее - после полуденной службы в церкви Сент-Мэри-ле-Боу в Чипсайде. Она сказала, почему бы мне не прийти на беседу 13 июля, а затем приехать на ужин тем же вечером, и они отвезут меня осмотреть достопримечательности. Я сказал ей, что не уверена буду ли здесь тринадцатого числа, хотя надеюсь задержаться до пятнадцатого.

Во время второго акта простуда добралась до меня. У меня начался кашель и я чуть не задохнулась, пытаясь заглушить его. Я наклонилась и извиняющимся тоном прошептала Джойс: 

«Я все выходные боролась с простудой».

Она задумалась на мгновение, а затем наклонилась и прошептала в ответ:

"О, я понимаю".

Итак я простыла. Сижу в постели, кашляя и тяжело дыша заложенным носом, и даже это меня не угнетает. Кажется я живу в состоянии глубокого гипноза: каждый раз отправляя домой открытку, я могла бы использовать Эйфорию в качестве обратного адреса.

ВТОРНИК, 29 ИЮНЯ

Я сижу в столовой, пью четвертую или пятую чашку кофе и чувствую себя так, как обычно чувствуешь себя в первое утро сильной простуды. Я собиралась позвонить Лео Марксу и отменить ужин, но если я останусь в отеле на весь день, мне захочется выйти сегодня вечером, так что я не буду отменять ужин и постараюсь не кашлять им в лицо. 

Столовая постепенно пустеет; каждое утро, с восьми до девяти, здесь битком всё забито и официанты носятся как угорелые. В стоимость номера входит «Полный английский завтрак» и мы все всё съедаем: фруктовый сок или хлопья, бекон и яйца, тосты и мармелад, чай или кофе (а девушка, которая приносит кофейник, спрашивает: «Черный или белый?»).

В число завсегдатаев завтрака всегда входит британец Уилли Ломанс, приехавший из деревни по делам, и несколько женщин среднего возраста из разных мест «Соединённого Королевства» путешествующие в одиночку. (Они никогда не говорят «Великобритания», только «Соединённое Королевство»). Несколько бледных, остроносых профессоров запасаются достаточным количеством топлива, чтобы продержаться на нём весь день в Британском музее, все они выглядят так, как-будто обедают только йогуртом.

Этим утром за длинным столом собрались шотландские матроны в сопровождении щуплого молодого викария. Все дамы жаловались, что не сомкнули глаз из-за шума, машины ездят по улице ВСЮ НОЧЬ. Самое тихое место, в котором я когда-либо спала. Им стоит попробовать остановиться на Второй авеню, где грузовики начинают ездить в 3 часа ночи.

Здесь много русских и чешских туристов, приехавших семьями, со светловолосыми, воспитанными детьми. Есть несколько групп немецких туристов среднего возраста, что усугубляет ситуацию (в молодых нет ничего плохого; потому что они-этого-не-делали). Все туристические группы едят, поглядывая на часы, все записались на какую-нибудь автобусную экскурсию, а автобусы отправляются из отеля ровно в девять. Без двух минут девять наступает бурная русско-чешско-немецкая суета и медленный переход в вестибюль, где чехи дико жестикулируют, глядя на вывески, которые они не могут прочитать, а немецкий гид кричит: «Ахтунг!» и «Хальт!*» (*"Стоять!"), чтобы выстроить всех в очередь. Русские невозмутимо-спокойно находят автобус и садятся в него.

Единственные американцы, кроме меня, сегодня утром впервые пришли на завтрак: три девушки из калифорнийского колледжа, блондинки, загорелые, сияющие здоровьем, тревожно совещающиеся о том, означает ли полный английский завтрак, что вы можете заказать всё и это входит в плату за номер? Я попросила у официантки еще кофе и когда они услышали мой американский акцент, одна из них подошла к моему столу, чтобы спросить что можно заказать и нужно ли оставлять чаевые. Я сказала: «Нет, администрация добавляет к вашему счету 12 процентов в качестве чаевых». Алваро был шокирован, когда я попыталась дать ему чаевые в первый день. Нет, нет! сказал он, «Об этом уже позаботились!».

Сейчас уединюсь в своём номере с газетами недельной давности и их дьявольскими кроссвордами, и проведу утро «наслаждаясь плохим здоровьем», как говаривала моя мать. 

Криминальная заметка

Из субботней вечерней газеты:

ШТРАФ 50 фунтов УЧИТЕЛЮ

КОТОРЫЙ ДОМОГАЛСЯ ДЕВУШКИ НА УИМБЛДОНЕ

54-летний преподаватель статистики Лондонского...университета предстал сегодня перед судом по обвинению в оскорбительном поведении на теннисном чемпионате Уимблдона.

Он был оштрафован на 50 фунтов стерлингов после того как признался в домогательствах на трибуне корта № 1.

Временно исполняющий обязанности детектив констебль Патрик Дойл сообщил судьям Уимблдона, что [обвиняемый] обнял 18-летнюю девушку и положил ей руку на грудь.

[Подсудимый], женатый, сказал:

"У меня случилось временное помутнение рассудка".

«Это нелепо, что человек моего положения мог совершить подобное».

66-летнего судью Уимблдона... также обвинили в оскорбительном поведении на Уимблдоне. Всего было 10 мужчин, обвиненных в оскорбительном поведении.

66-летнему судье повезло больше всех: его фотографию поместили в газете.

Вот вам объявление о поиске помощницы:

БУКИНГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ. Вакансия на центральную мойку основной кухни, только для женщин. Без проживания на месте.... Подайте письменное заявление Главе Домашнего Хозяйства, Букингемский дворец, Лондон, СВ 1* (*индекс).

Разве Вы не хотели бы устроиться на эту работу на один день, просто чтобы послушать сплетни?

23:00

Лео Маркс позвонил из вестибюля в семь, я спустилась к ним навстречу в своем шелковом платье-пальто, с красным носом и слезящимися глазами, и Лео, темноволосый и красивый, сказал:

«Здравствуйте, мы очень рады, что Вы смогли прийти, вернитесь наверх и возьмите пальто, сейчас холодно и идет дождь».

Я вернулась, взяла свое старое синее пальто, спустилась и сказала ему:

"Из-за Вас всё впечатление от моего наряда испорчено». 

Эна (*Элена), его жена - маленькая блондинка - серьезно сказала:

"Вы можете снять пальто, когда мы приедем в ресторан, мы ужинаем в отеле, Вы можете снять его в вестибюле!" и с тревогой посмотрела на меня, чтобы убедиться всё ли в порядке.

Она должна бы выглядеть хрупкой, но это не так, глядя на неё создается ощущение стальной силы. Пусть она и выглядит маленькой блондинкой-атлетом, на самом деле она художница-портретистка. Рисует под своей девичьей фамилией Гауссен. Лео рассказал мне, что она писала портреты Хейли Миллс и Памелы Браун, и получила всевозможные награды; она выглядит не очень взрослой.

Они отвезли меня в «Стаффорд», очень старый и уютный отель, похожий на отель «Плаза». Я выпила пару мартини, чтобы прочистить носоглотку, и узнала, что Лео предпочитает джин. Он также работает сценаристом для телевидения и кино, и мы обнаружили, что работали на одного и того же телепродюсера - в разное время года и на разных континентах - так что поговорили на эту тему. Эна не возражала, она считает, что мы оба ужасно остроумные.

Он называет ее «малышкой».

"Малышка, ты снова будешь лобстера?".

Он спросил меня знаю ли я о пианистке Эйлин Джойс* и сказал: «Ее только что сделали дамой Британской империи и она хочет, чтобы эта малышка нарисовала ее в мантии дамы».

(*Эйлин Аланна Джойс CMГ (21 ноября 1907 г. или 1 января 1908 г. - умерла 25 марта 1991 г.) была австралийской пианисткой, чья карьера длилась более 30 лет. В зрелом возрасте жила в Англии.

Ее записи сделали ее популярной в 1930-х и 1940-х годах, особенно во время Второй мировой войны. На пике славы ее сравнивали с Грейси Филдс и Верой Линн. Когда она играла в Берлине в 1947 году с Берлинским филармоническим оркестром, выдающийся немецкий критик поставил ее в один ряд с Кларой Шуман, Софи Ментер и Тересой Карреньо. Она стала еще более известной в 1950-х годах, когда только в Лондоне давала 50 сольных концертов в год, билеты на которые всегда были распроданы. Она также исполнила серию «Марафонских концертов», сыграв целых четыре концерта за один вечер).

Когда идти смотреть вручение ордена было уже слишком поздно, Эна сказала мне, что один из фильмов Лео показывают за углом; я была очень впечатлена. Я всегда считала, что написание сценариев — это самая трудная форма работы для писателя.

"Скажите мне", — сказал Лео. "Вы написали прекрасную книгу. Почему мы не слышали о Вас раньше? Что не так с Вашими предыдущими работами? Слишком хороши или недостаточно хороши?».

"Недостаточно хороши", — ответила я. И он кивнул и перешел к обсуждению чего-то другого, и я думаю именно в тот момент мы стали задушевными друзьями.

Это был чудесный вечер. Я бы хотела увидеть их снова, но у меня не хватает смелости позвонить и предложить. У важного гостя существуют свои правила вежливости.

Кхе-кхе-кхе-кхе.

СРЕДА, 30 ИЮНЯ

Быть знаменитостью означает, что во время завтрака вас три раза зовут к телефону, и в первый раз, когда вы возвращаетесь к столу, ваши яйца уже холодные, во второй раз, когда вы возвращаетесь, ваших яиц уже НЕТ, а в третий раз вы несете новую тарелку с яйцами с собой в телефонную будку в вестибюле.

Джойс Гренфел позвонила, чтобы узнать как мой кашель и сказать: «Будьте здесь тринадцатого числа». Я сказала ей, что так и собираюсь поступить. Телефонистка отеля узнала ее голос и не перевела звонок в будку, я ответила на него за стойкой, а телефонистка и кассирша хватались за сердце, когда я протягивала трубку, чтобы они могли услышать как она кричит "РедЖИ!" когда хочет спросить его о чем-то.

Нора позвонила, услышала в трубке мой хрип и спросила: «Почему я не поехала в Северный Лондон и не позволила ей ухаживать за мной?». Ей только этого не хватало; она работает полный рабочий день с тех пор как умер Фрэнк. Полковник позвонил и сказал, что сумка BOAC будет отправлена мне сегодня утром и он заберет меня завтра в десять утра для поездки в Стратфорд и Оксфорд.

После завтрака я пошла через дорогу за салфетками и леденцами от кашля. Напротив отеля, на Грейт-Рассел-стрит, расположен ряд небольших магазинов: магазин канцелярских товаров, салон красоты унисекс, книжный магазин для любителей кинематографа и магазин индийских продуктов, в котором продаются товары для здорового питания. Здесь также находится крупное представительство женской организации YWCA* и фруктовый ларек у тротуара. 

(*Христианская ассоциация молодых женщин (YWCA) — это некоммерческая организация, деятельность которой направлена на расширение прав и возможностей, лидерство и права женщин, девушек и девочек в более чем 100 странах. Всемирный офис в настоящее время базируется в Женеве, Швейцария, а штаб-квартира некоммерческой организации находится в Вашингтоне, округ Колумбия).

Я остановилась у фруктового ларька, чтобы купить персики и, ожидая сдачи, заметила застекленную доску объявлений возле магазина канцелярских товаров. Получив сдачу я пошла почитать объявления. На первый взгляд это обычные объявления о продаже товаров и предложения о работе, но вам понадобится не много времени, чтобы понять, что вы ошиблись. Правда, с чистой совестью могу сказать, что все объявления настоящие, а именно: (Это весь список объявлений).

Продаются короткие шорты (*фраза имеет сексуальный подтекст, означающий "женщину с сильным сексуальным желанием"). Телефон………….

________________________________

Экс-актриса даст уроки. Французского или чего-нибудь ещё. («Урок французского» на слэнге означает «оральный секс»).

Телефон...........

________________________________

Манекенщик. Все виды услуг. Видео, фото-съёмка, резина* (можно перевести как "презерватив"), кожа. Корректирующие физические тренировки. Телефон............

________________________________

Модель ищет нестандартные должности (*можно перевести как "нестандартные позы"). Мисс Коучер. (*с английского "коуч" переводится как "кровать", "диван", "кушетка", ну вы поняли:)

Телефон................

_________________________________

Продается новая милая кукла блондинка. Гуляет, разговаривает. 

Телефон...............

_________________________________

Том Теймер даст уроки самого строгого поведения. (*с англ. "теймер" переводится как "дрессировщик", "укротитель").

Телефон................

_________________________________

Француженка. Бывшая гувернантка, большой опыт (*вместо "гувернантка" можно перевести как «госпожа», а вместо "большой опыт" - "разнообразные позы"). Ищет новых учеников. Обоих полов. 

Телефон..................

_________________________________

Нужны три рюкзака. В хорошем состоянии. По разумной цене. Свяжитесь с YWCA, Грэйт-Рассел стрит (*на слэнге «рюкзак» означает «мошонку», то есть в этом объявлении изначально нет подтекста, учитывая кто его дал, но на самом деле можно прочитать, что разыскиваются три мужика, в хорошей форме, по разумной цене).

ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ